Лунный камень мадам Ленорман

– Помоги, – буркнул Витольд жене, и Мари поспешно взобралась на ящик. Места для троих не хватало, и Анна сошла бы, чтобы не мешать людям, но ее не отпускали. Головокружение становилось все более сильным… потолок вертелся… и пол… от Витольда воняло спиртом и кельнской водой, потом, немытым телом… от Мари – французскими духами… и запахи эти, смешиваясь, стирали мир Анны.

Прошлое.

Настоящее.

А будущего нет, ни того, предсказанного лунным камнем, ни иного, которое нарисовала Анна для себя. И пускай, она жалеет единственно о том, что не осмелилась заговорить с Францем раньше, пять лет потеряла… целых пять лет… нет, он бы посмеялся над ней, над ее признанием. А быть может, сам, израненный любовью, пожалел бы, и эту жалость Анна сочла бы оскорбительной, но… она промолчала.

А теперь вот умрет.

– До свидания, Анна. – Голос Мари донесся издалека, и прикосновение ее к щеке было скользким, неприятным. Анна вздрогнула, попыталась отмахнуться от него и, покачнувшись, полетела в пропасть.

Глубокую-глубокую.

Она видела и скалы, которые поднимались к небу, смыкались, это небо заслоняя. И узкое дно с узкими каменными клыками, и черный гремящий поток. Он становился все ближе и ближе. Анна раскрыла руки, желая поток обнять, и холодная вода проглотила ее. Она избавила от той былой легкости, которая так нравилась Анне, лишила дыхания. Анна попыталась выплыть, рванулась и… потерялась.

Куда ей плыть?

Кругом чернота и холод.

– Анна, – кто-то звал ее, и голос этот был знаком. – Аннушка, пожалуйста…

Она потянулась к нему, руками, всем телом, и проклятая горная река раскрыла объятия, отпуская Анну. Треснула водная пленка, и горячий воздух ожег гортань. Анна закашлялась, скрючилась и упала бы, но чьи-то надежные руки ее подхватили.

– Анна… потерпи, прости, что так вышло…

Она не понимала, где находится, а глаз открыть не могла. Все пыталась, но веки будто бы слиплись. И губы тоже. Она умерла?

– Все будет хорошо, – уверяли ее, и Анне очень хотелось поверить. Она прислонилась к плечу, такому надежному и близкому.

Все будет хорошо…

…вот только сознание вновь ускользнуло.

Машка очнулась от внезапной тяжести. Она не могла дышать. Пыталась, хватала горький воздух губами и давилась кашлем.

Дым.

Белый дым просачивался из-под двери, расползаясь тонкими хлыстами.

Пахло гарью.

И в голове шумело. Машка с трудом поднялась, чувствуя, что еще немного – и задохнется, пусть дым и ластился к ногам…

Надо взять себя в руки.

– Мефодий… – Голос осип, и в горле неприятно царапало. Каждый звук давался с трудом, и Машка снова закашлялась. А потом ее вырвало, но после этого, как ни странно, полегчало.

– Вставай, – она добралась до кресла, в котором Мефодий уснул.

…Пусть бы уснул, а не умер… нельзя позволить ему умереть…

– Вставай, пожалуйста, – она дернула его за руку, но рука оказалась вялой, а сам он не пошевелился. Но дышал. Машка прижала ухо к груди. Сердце Мефодия билось.

Жив.