Лунный камень

Прошло десять минут — и ничего не случилось. Вдруг он сбросил с себя одеяло. Он спустил одну ногу с кровати. Он сидел в нерешительности…

— Напрасно я взял его из банка, — пробормотал он про себя. — Там он был в безопасности.

Сердце мое сильно забилось, в висках застучало, как молотом. Он снова боялся за целость алмаза! На этом сосредоточивался весь успех опыта. Надежда, внезапно охватившая меня, оказалась слишком сильным потрясением для моих расстроенных нервов. Я вынужден был отвести от него глаза, иначе бы я, кажется, не совладал с собой. Снова наступила тишина.

Когда я позволил себе опять взглянуть на него, он уже стоял возле кровати. Зрачки его были теперь сужены; глаза блестели при свете горевшей на столике свечи в то время, когда он медленно покачивал головою из стороны в сторону. Он размышлял, он сомневался; он заговорил снова:

— Как знать… индусы, может быть, прячутся где-нибудь в доме!

Он замолк и медленно прошел на другой конец комнаты, остановился, постоял немного и вернулся назад к кровати, говоря с собой:

— Он даже не заперт. Он в ее индийском шкафчике. И ящик не запирается.

Он присел на кровати.

— Кто угодно может его взять, — продолжал он.

И опять он беспокойно встал и повторил свои первые слова:

— Как знать… индусы, может быть, прячутся где-нибудь в доме!

Он снова был в раздумье. Я спрятался за занавесками кровати. Он окинул комнату бессознательным, блестящим взглядом. Я затаил дыхание. Снова задержка: в действии ли лауданума или в деятельности мозга — кто мог определить это? Все зависело от того, что он сделает дальше.

Он лег в постель.

Ужасное сомнение мелькнуло у меня. Может быть, усыпляющее действие опиума начинается уже теперь? Это противоречило всем моим расчетам; но что такое расчет, когда речь идет об опиуме? Едва ли найдутся два человека на свете, на которых он действовал бы одинаково. Не было ли в организме мистера Блэка какой-либо особенности, из-за которой и действие на него лауданума тоже должно быть особенным? Неужели нас постигнет неудача в минуту окончательного успеха?

Нет, он внезапно опять встал.

— Как могу я спать с этим на душе?

Он взглянул на свечу, горевшую на столике у изголовья кровати. Через мгновение он взял в руку подсвечник.

Я погасил вторую свечу, горевшую по другую сторону занавески, и вместе с мистером Бреффом и Беттереджем спрятался в самом дальнем углу за кроватью. Я знаком показал им, чтобы они молчали, как будто бы от этого зависела их жизнь.

Мы ждали, не видя и не слыша ничего, скрытые занавесками.

Свеча, которую он держал в руке, вдруг двинулась с места. Он прошел мимо нас быстрыми и неслышными шагами, не выпуская свечи.

Он отворил дверь и вышел из спальни. Мы последовали за ним по коридору. Мы последовали за ним вниз по лестнице. Он ни разу не оглянулся, он ни разу не остановился.

Он отворил дверь гостиной и вошел, не затворив ее. Подобно всем дверям в доме, она была повешена на больших старинных петлях. Между дверью и косяком оставалась большая щель. Я зна́ком подозвал моих спутников к этой щели, чтобы он не мог заметить нас. Сам же стал тоже за дверью, но по другую ее сторону. По левую руку от меня находилось углубление в стене. Туда я мог тотчас спрятаться, если бы он вздумал выглянуть в коридор.

Он дошел до середины комнаты, все со свечой в руке, огляделся вокруг, но ни разу не оглянулся назад.

Дверь в спальню мисс Вериндер была чуть приоткрыта. Она погасила у себя свечу. Она мужественно владела собой. Смутное очертание ее белого легкого платья — вот все, что я мог разглядеть. Никто бы не заподозрил, что в комнате кто-то есть. Она стояла в тени, у нее не вырвалось ни одного слова, ни одного движения.

На часах было десять минут второго. В мертвой тишине я слышал тихий шум падающего дождя и шелест деревьев от легкого ночного ветерка.

Постояв с минуту в нерешимости посредине комнаты, он прошел к углу, где находился индийский шкафчик.

Он поставил свечу на шкаф и стал выдвигать и задвигать один за другим ящики, пока не дошел до того, где лежал хрусталик, игравший роль алмаза. Секунду он смотрел на ящик, потом вынул из него правой рукой хрусталик, а левой взял со шкафчика свечу. После этого он вернулся на середину комнаты и опять остановился.

До сих пор он с точностью повторял все то, что проделал в ночь после дня рождения. Будут ли и последующие его действия точным повторением того, что он сделал в прошлом году? Выйдет ли он из комнаты? Вернется ли он, как поступил, по моему предположению, тогда, в свою спальню? Покажет ли нам, что он сделал с алмазом, когда возвратился в свою комнату?

Первое его движение было не тем, какое он сделал после первого приема лауданума. Он поставил свечу на стол и сделал несколько шагов к дальнему концу гостиной. Там стоял диван. Он тяжело оперся на его спинку левой рукой, потом выпрямился и опять возвратился на середину комнаты. Теперь я увидел его глаза. Они становились тусклы, и веки отяжелели.