Лунный князь. Беглец

Я поднял сверток, развернул: там были полотняные штаны, рубаха и стеганая куртка. Не дойдя до двери, я споткнулся на том же месте, что и служанка, и едва не въехал лбом в стену. Дьявол! Из половицы торчал толстенный гвоздь. На моих глазах, пока я потирал ушибленный палец, гвоздь втянулся в доску. Ну, Ринхорт! Убить бы этого железного шутника!

«И зачем ему приспичило сушить этот дурацкий плащ? Как будто без него не высохнет! – проворчал я про себя, заперев дверь и принимаясь за прерванную трапезу. – Все-таки он – беспечный сумасшедший! Тут за нами с одной стороны жрецы гонятся, с другой – королевская армия придет нас убивать, а ему чистенький плащ понадобился!»

В глазах сыто поплыло, а в желудке возникла немыслимая тяжесть, придавившая тело к топчану так, что и пошевелиться казалось невозможным. Кажется, я пожадничал, слопав весь окорок. Глаза слипались.

«А ведь трактирщик солгал, Райтэ!» – сонно пошевелился внутренний голос.

Отшвырнув поднос, я заставил себя встать. Шатаясь, изо всех сил удерживая сознание, не давая ему опрокинуться в сон, дополз до окна и, сломав деревянную раму, высунулся. От ночной прохлады стало полегче. Так. Что там надо делать при отравлении? Два пальца в рот? Нехорошо блевать в окно, но мне не до правил приличия. А еще кто-то говорил, что я – коварный злодей…

И воды бы, воды…

Кажется, я все-таки уснул: мне привиделось, что в лунном свете струится через двор бесконечная серебристо-черная лента.

Глава 7

Я очнулся от кошмара – опять снился предсмертный стон матери, два пронзивших ее изнутри крыла света и ледяные глаза отца, произносившего заклинание: «Dha’einnera Laurreia’tier’rat! F’iar raiel’le l’erto Lenneri’jaa!». Смысл слов куда-то уплывал. Я видел себя, лежащего в начертанной кровью рунной вязи. Мир вокруг вращался, как огромный гончарный круг, и звездная спираль из света и тьмы свивалась, ввинчивалась прямо в сердце, раздирая его пылающей болью.

Открыв глаза, я долго пялился в дощатый потолок и не мог сообразить, где нахожусь и почему мне так плохо. Во рту горел пожар, нутро выворачивало.  И почему-то острой болью жгло шейную мышцу, словно туда вонзили раскаленную двузубую вилку.

Закашлявшись, я повернулся на бок и едва не грохнулся на пол: привык за неделю путешествия спать на голой земле.

– Осторожно! – чья-то маленькая холодная рука удержала меня за плечо, вытерла мне губы влажной тканью. Голос был женским и откуда-то знакомым.

В полутьме, подсвеченной огарком сальной свечи, стоявшей на столе, алели угольки глаз. Потом я разглядел хищные черты склоненного надо мной лица, заплетенные во множество косичек черные волосы, щекочущие мне кожу. И лишь тогда осознал, что я полностью обнажен. Покрывала поблизости не оказалось. Прикрылся рукой.

– Шойна? Что ты тут делаешь?

– Тссс, тише! – прошипела змеиная дарэйли, обнажив два острых клыка, и я заметил, что ее губы испачканы чем-то багровым. Она слизнула раздвоенным языком капельку, стекавшую по подбородку. Тихо засмеялась: – Надо же, как все удачно!

– Что тут удачного?

– Разве не удача – найти тебя одного, принц, и в таком беспомощном состоянии? Ринхорт тебя предал, променял на первую же попавшуюся шлюшку. Скажи мне спасибо, я высосала яд из твоей крови.

Ее прохладные пальчики коснулись моей шеи в том месте, где я чувствовал жгучую боль, и сразу стало легче, как будто выдернули воткнутую вилку.

– Спасибо, Шойна. Как ты тут оказалась, да еще так вовремя?

– Ничего странного. Я быстро догнала вашу милую компанию и следила издали.

– Зачем?

– За этим, – одним скользящим движением она оказалась лежащей рядом.

Если бы Ринхорт не показал мне в свое время, как дарэйли раздеваются, я был бы окончательно выбит из колеи: серебристо-черные чешуйчатые доспехи словно пошли рябью и всосались в тело Шойны.

Ее кожа разгладилась, стала матово белой и шелковистой. Меня бросило в пот, а обнаженная Шойна тихо рассмеялась грудным смехом, от которого стало еще жарче, и ее раздвоенный язычок замелькал, едва касаясь моего тела.

– Такой свеженький, такой невинный мальчик, не испорченный жрецами, – обдало мое ухо горячим шепотом. – Разве я могла упустить такую добычу? Я буду твоей первой женщиной.

«О, какая смешная добыча! Подари мне этого однокрылого уродца, папа, я хочу такую игрушку!» – вдруг долетел звонкий голосок из другого мира десятилетней давности и тут же растаял, оставив в груди щемящее эхо.

Шойна легла сверху и впилась в губы. Ее язык, проникший в рот, казалось, вынимал из меня душу. И это чувство было странно знакомым. «Это уже было, Райтэ!» – вспомнил я, но невнятный образ той, другой, спугнуло новое ощущение – Шойна склонилась к низу моего живота, и ее губы и язык вытворяли что-то немыслимое. Не желая, чтобы все кончилось так быстро, я потянул девушку к себе, и тут же острые клыки вонзились в мое плечо, и по телу пополз холод. Я не мог пошевелиться. Дарэйли приподнялась, заглянув мне в глаза, недовольно скривила окровавленные губы:

– Ты своевольничаешь, моя добыча! Придется тебя наказать.