Лунный свет

Ничто из этого, думал мой дед, нельзя поставить в вину ракете или ее конструктору – фон Брауну. Ракета была прекрасна. Ее придумал художник, придумал для того, чтобы разорвать цепь, держащую человечество с тех пор, как мы впервые ощутили тяготение и его аналоги – страдание, боль, несчастья. Она была одновременно молитвой к небесам и ответом на эту молитву: «Забери меня из этого кошмарного места». Начинить ее тонной взрывчатки, стреножить, чтобы она не разорвала раз и навсегда оковы притяжения, а рухнула обратно на Землю и убила тех, среди кого упадет, – извращение, все равно что взбивать яичные белки граблями или ковырять в зубах кинжалом. Более того, это неэффективно. К тому времени все уже понимали, что в качестве стратегического вооружения Фау-2 себя не оправдала. Да, ракеты убили примерно пять тысяч несчастных французов, бельгийцев и англичан. Десятки тысяч остались покалеченными, бездомными, запуганными. Однако обычные бомбы убили, покалечили и запугали несравненно больше людей. А теперь союзные войска вступили в Германию, и ракеты никому не могли причинить вреда.

Дед жалел Вернера фон Брауна, которого невольно воображал робким кабинетным ученым в кофте. Сочувствие к воображаемому фон Брауну и злость на фашистов, которые заставили того делать оружие, открыли шлюзы скорби по Ауэнбаху. Элвину Ауэнбаху с налетом Пола Хенрейда{69}. Бедолага! Он построил ракету, чтобы вознести нас на край небес, а фашисты сделали ее посланницей ада.

– Лейтенант? – сказал отец Никель, кладя руку деду на плечо.

Дед отвернулся и чуть было машинально не стряхнул руку священника со своего плеча, но в последний момент остановился. Между ним и отцом Иоганнесом Никелем, как между двумя звездами, лежала непреодолимая бездна пространства-времени. И все же в этой холодной пустоте каждый вплыл на миг в объектив другого. Бедный фон Браун! Он должен узнать – дед чувствовал, что обязан его найти и это сказать, – что такое возможно. В космосе разбросаны умы, способные понимать, способные тянуться друг к другу. Он положит руку фон Брауну на плечо, в точности как на его плече лежит сейчас благословляющая ладонь старого священника. Он передаст фон Брауну единственное послание, которым могут обменяться одинокие рабы тяготения: «Мы вас видим. Мы здесь».

XVI

В 1972-м дядя Рэй убедил моего отца – в то время врача бейсбольной команды «Вашингтон сенаторз» – вложиться в свое очередное предприятие, сеть бильярдных клубов «Гэтсби». На пике успеха – как раз накануне полного крушения – сеть включала пять заведений в Вашингтоне, Балтиморе, Филадельфии и Питсбурге. Декор соединял элементы джентльменского клуба, традиционного паба и популярных в то время баров, завлекавших женскую клиентуру папоротниками в горшках, поддельными лампами Тиффани и затейливыми новомодными коктейлями. Концепция сочетала элементы безумного прожектерства, уклонения от налогов, отмывания денег и непоправимых ошибок. Дядя Рэй утаил от моего отца, кто их негласные партнеры, а мой отец, судя по всему, утаил, что им уже активно интересуется полиция в связи с неуплатой налогов. Всякий, кто готов потратить несколько часов на старые подшивки «Пост», «Сан», «Инквайер» и «Пост-газетт», может в общих чертах проследить за их фиаско, в результате которого мой двоюродный дед три недели пролежал в больнице после побоев, а мой отец вынужден был скрываться до конца дней[19]. У меня нет ни места, ни душевных сил входить в подробности, да и в любом случае крах «Гэтсби» остался не более чем примечанием в истории филадельфийской мафии.

Для моей семьи, разумеется, это было событие куда более значимое. Когда дядя Рэй оказался под судом, а мой отец – в бегах, отдуваться пришлось деду, бабушке и маме. Дед выставил заградительный кордон железобетонных юристов, но даже при таком щите остались штрафы, залоги и долги. Чтобы добыть деньги, он уговорил дядю Сэмми выкупить его долю в «Эм-Эр-Икс», и счастливейший (или, по крайней мере, самый плодотворный) период его жизни остался позади. Меньше чем через год после утраты любимой фирмы он потерял жену.

Ко времени встречи с Салли Зихель из ценного у него остались только домик (в котором бабушка с момента покупки успела побывать лишь раз) и пятьдесят семь моделей космических кораблей, скрупулезно собранные из самых качественных материалов. Из них дед выбраковал десять лучших, включая хорошенький маленький «Спутник-2», вынуждавший тебя, если откроешь дверцу, созерцать горестную участь крохотной Лайки (хаски из макета масштаба 1:160 для Аляскинской железной дороги).

Через три дня после встречи с Салли он продал все десять близнецам Блюстайн в Коко-Бич, а из вырученных денег заплатил Девону и купил снаряжение для охоты на змею, съевшую Рамона.