И не успела я ее остановить, как она уже ринулась обратно в кинотеатр. Я же тем временем смущенно кивнула Леону подбородком, будто желая сказать: «Понимаю, это откладывает реализацию твоих планов, к тому же несколько минут назад я вела себя как настоящая идиотка, но очень прошу тебя больше сюда не приезжать, а прямо сейчас постараться быть со мной паинькой». После чего уставилась на картонные афиши к фильмам в билетной кассе кинотеатра Моны и смотрела до тех пор, пока она не вернулась обратно, на этот раз держа что-то в руках.
– Смотри! – сказала она, протягивая мне старую рекламную листовку, наклеенную на кусок упаковочного картона и хранящуюся в чистом пластиковом пакете.
Рисунок был нанесен черными чернилами на неоново-розовой бумаге шелкотрафаретным способом. Флаер относился к 1999 году и возвещал о проведении «Джим Роуз Секес Сайд Шоу» в одном из клубов Сиэтла, которое начиналось выступлением Великого Альбини и Черной Бабочки.
– Это она! – сказала я и ткнула пальцем в размытое шелкотрафаретное изображение нескольких человек.
– Я знаю! Мы с твоей мамой смотрели это шоу в старших классах школы! Нам не было еще и шестнадцати, и я, чтобы на него попасть, даже подделала наши удостоверения личности, хотя их так никто и не проверил. А когда уходили, сорвала этот флаер со стены.
– Ты видела выступление Черри?
– Да! Помню ее костюм – самый поразительный черный корсет с розочками…
Мона молчала.
Я подняла взгляд, увидела, что у нее заблестели глаза, и спросила:
– Что с тобой?
Она быстро мотнула головой и ответила:
– Нет-нет, ничего, прочь тоску. Просто я вспомнила времена, когда мама была беременна тобой… Ну вот, не хватало еще, чтобы у меня размазался макияж. Хватит ностальгических воспоминаний, лучше сосредоточимся на том, что важно сейчас. Потому как, на мой взгляд, это знак. Судьба!
– Судьба ненавидит меня… Как и Черри.
– Ты сказала, что она слишком его опекает, будто мама-медведица. Тебе надо всего-то ничего: продемонстрировать, что ты ничем ей не угрожаешь. И тогда медведица успокоится.
– Но как?
– Понятия не имею, это ведь вы у нас обожаете разгадывать всякие загадки, госпожа Вероника Марс. – Она подмигнула мне обрамленным золотыми ресницами глазом и сунула флаер в руку: – На. Держи. Теперь он твой, можешь делать с ним все что захочешь. Я знаю только одно: когда судьба зовет, на ее зов обязательно надо откликаться. В данный момент она зовет меня, и я иду ей навстречу.
– Вместе с Леоном? – скривившись, спросила я.
Она поцеловала меня в макушку:
– Посмотрим. Пока это всего лишь прогулка на яхте.
Да конечно. Я ни на секунду в это не поверила. Но она сообщила мне, когда ее ждать обратно, и пообещала – в который раз! – потом поговорить со мной больше. И пока я стояла на тротуаре, сжимая в руке листовку, которую она мне дала, Леон помог ей сесть во внедорожник. Потом повернулся ко мне, на мгновение нерешительно застыл, но потом все же обнял.
Обнял.
Меня.
Я остолбенела, все мои мышцы окаменели, совершенно не зная, что делать. Он отстранился, посмотрел мне в лицо, взял за плечи и тихо сказал:
– Сегодня у нас с тобой разговор не получился, но я хочу, чтобы ты знала – все останется как прежде. Я понимаю, Мона тебе практически мать, и поэтому не сделаю ничего такого, чтобы ее у тебя отнять, договорились? Так что не волнуйся, все будет нормально.
Он, по-видимому, говорил серьезно, но когда отпустил меня, я была настолько сбита с толку, что могла на него только тупо смотреть. Затем побежал к машине и сел за руль. Тетя Мона махнула мне в окошко, они отъехали от обочины и влились в поток машин.
Все останется как прежде? А что, собственно, происходит? Надо понимать, что они вновь официально стали парой? И если ничего не изменится, то почему у меня внутри все сжималось тугим узлом?
Зажужжал телефон. Я вытащила его и увидела череду сообщений: