Лунный свет

– Это всего в паре часов езды отсюда, – сказал он, поправляя подтяжки, – поэтому в экстренном случае я смогу тут же вернуться. Но о тебе обещала заботиться Мона, она проследит, чтобы ты хотя бы питалась.

Знай он, какой фокус мы провернули в доме у Шаровски, он бы не стал говорить о ней с таким пиететом, будто об ангеле-хранителе. Но этого я ему не сказала.

– Если тебе так будет удобнее, на время моего отсутствия можешь пожить у Моны, – сказал он.

Ух ты. Когда-то мне, чтобы сходить к Моне, приходилось жуть как воевать с ним и бабушкой. Поэтому теперь было странно слышать это предложение, сделанное им мимоходом.

– Мне восемнадцать лет, дедушка, я не ребенок.

Он улыбнулся и ответил:

– Если бы я считал тебя ребенком, Берди, то не уехал бы.

– Кто повезет тебя в каньон Якима?

– Кэсс.

Да, однорукий за рулем и то лучше дедушки. Поездки на дальние расстояния и нарколепсия представляли собой поистине убойную парочку.

– Как ты вообще? – спросил он. – На работе все в порядке? И как у тебя дела с этим парнем, с которым вы вместе работаете?

– Его зовут Дэниэл.

– Я помню, – сказал он и подмигнул. – Моне он нравится. Давай-ка ты как-нибудь пригласишь его к нам и познакомишь с твоим замечательным дедушкой.

– Может, и приглашу, когда ты вернешься.

Если он, конечно, еще будет маячить на моем горизонте. Когда в голове вновь пронеслись фрагменты нашего разговора за обедом в суши-ресторанчике, у меня внутри все сжалось.

– У тебя точно все в порядке? – спросил дедушка. – Или все же нет?

Я протянула ему палку, подняла чемодан и направилась в его комнату.

– Вот скажи мне, если человек признается тебе, причем не обязательно в чем-то плохом… – начала я, старательно избегая упоминать что-либо из рассказа Дэниэла и поэтому пытаясь подобрать правильные слова. – Если тебе от этого станет тяжело, если с этим откровением будет трудно смириться, хотя и не совсем понятно почему… как ты поступишь?

– Все зависит от того, что это за откровение.

– Скажем так, совсем не из той категории, когда все думали, что видят перед собой обожающего изысканный стол и вроде как цивилизованного психиатра, а потом вдруг поняли, что это не кто иной, как Ганнибал Лектер.

– Значит, о маньяке-людоеде речь не идет.

– Никоим образом, – ответила я и слегка улыбнулась, – здесь скорее… ты думаешь, что жизнь прекрасна, а потом тебе рассказывают одну историю из прошлого, и теперь ты не уверен, что справишься с таким грузом.

– Никто не совершенен, Берди.

– Знаю.

– И когда ты возводишь кого-нибудь в ранг недосягаемого идеала, в итоге все только проигрывают. Это как раз то, чего никогда не понимала твоя бабушка. Если ты судишь людей несправедливо, то это характеризует не их, а тебя. В итоге всех ждут одни лишь разочарования.

– Я никого не сужу. Просто в тупике и не знаю, что делать.

А еще меня немного обуял страх оттого, что я не чувствовала в себе достаточно сил справиться с эмоциональными проблемами Дэниэла.

– Большинство людей просто живут своей жизнью, стараясь кто как может. Принимать окружающих такими, какие они есть, тяжело, но в долгосрочной перспективе это гораздо лучше, чем сидеть и ждать, когда они станут теми, кем им быть попросту не дано.

Я сомневалась, что он уловил ход моих мыслей, но и рассказывать ему все до конца тоже не хотела.

– Все будет хорошо, – с убежденностью в голосе сказал он, словно не слышал ни слова из того, что я говорила, и только сейчас решил, что съездить на рыбалку отличная идея. – Если нащупаешь какие-нибудь следы в деле Рэймонда Дарке, пока меня не будет, пришли сообщение.

Я пообещала так и сделать.

Поднимаясь по лестнице на чердак за рыболовными снастями, я поразмыслила над его словами и поняла, что он был прав в одном: ожидать, что Дэниэл станет волшебным мальчиком, лучащимся солнечным светом, было нечестно по отношению как к нему, так и к самой себе.

Может, надо просто надеть шляпу сыщика и обмозговать все это логически?

Дело совсем не в том, что попытка самоубийства Дэниэла и его борьба с депрессией повергли меня в шок. Я нервничала по другой причине – он хоть и сказал, что его не надо спасать, но все же упомянул тех, кто бросил его, не в состоянии тащить на себе такое бремя. И даже не попытался выдать это за мелочь и ерунду. Для него это было важно, и он прекрасно это сознавал, когда рассказывал мне, – важно до такой степени, что в ночь после «Клуэдо» даже не смог со мной ничем поделиться. Важно настолько, что он даже дал мне возможность поставить в наших отношениях точку и попросил прислать сообщение, если у меня отпадет желание их продолжать.

Ему требовался человек, способный в трудную минуту послужить опорой.