Чёрная тень ложится на лицо прежде, чем я успеваю оглядеться, чтобы понять, что вызвало у гостей подобную реакцию.
– Я, Гэбриэл, сын Джаспера из рода Форбиден, – голос, звучащий прямо над моей головой, прекрасен и холоден, как зимний рассвет, – оспариваю твоё право, Томас, сын Дарнелла из рода Чейнз, на твою жену.
Всё же пришёл…
Я сижу, застыв, глядя прямо перед собой. Взгляды всех гостей, которых я вижу, прикованы к тому, кто стоит рядом с моим стулом, – но я боюсь поднять глаза, боюсь так отчаянно, что мои сложенные на коленях ладони впиваются друг в друга. По ощущениям, почти до крови.
Вместо этого я обращаю взор на Тома.
Тот смотрит на хозяина Хепберн-парка. В лице ни кровинки, с губ не спешит срываться положенный oтвет.
– Что такое, лорд Томас? Я получил приглашение. Сыграть роль соломенного принца имеет право любой из приглашённых гостей. И раз уж вы, опьянённый мыслями о грядущей свадьбе, запамятовали обзавестись символическим соперником, я решил оказать вам услугу, любезно возместив ваше досадное упущение, – слова Гэбриэла режут слух иронией куда успешнее, чем это удалось бы самому острому ножу. – Или вы не доверяете вашей прелестной супруге настолько, что боитесь отпустить её от себя даже на один танец?
Он прав. Если бы его не пригласили – это одно. Однако теперь ни Том, ни я не имеем права ему отказать.
Когда под финальные звуки вальса, который как раз заканчивает танцевать Бланш, Том всё же отвечает, – его голос не выражает ровным счётом ничего.
– Пускай моя жена сама решит, кто ей милее, – движение губ моего мужа заторможенной неестественностью напоминает те, что бывают у тряпичных кукол, которых надевают на руку. – В знак моей безоговорочной веры в неё я, Томас, сын Дарнелла из рода Чейнз, дарю вам один танец.
Мне молча протягивают ладонь в чёрной перчатке, и я снова с болезненной отчётливостью понимаю, что мне не осталось иных дорог.
Я вкладываю в эту ладонь свою руку, оплетённую белым кружевом. Не поднимая глаз, встаю на ноги, позволяя повести себя к месту для танцев; Бланш, которую кавалер провожает к её законному месту, смотрит на нас совершенно круглыми глазами. И я не хочу даже думать, какие лица сейчас у родителей, Рэйчел или лорда Чейнза.
А в особеннoсти – какое оно у Гэбриэла.
«Маленькая обманщица»…
– Как вам торжество, миссис Чейнз?
Последние слова, высказанные из его уст, бьют больнее пощёчины, – но я с недоверчивым изумлением понимаю, что не слышу в интонации ни презрения, ни холода, которых ожидала. Даже его ирония больше не режет ножом: в ней читается скорее горечь, чем насмешка.
– Полагаю, вы не в восторге, – не дождавшись ответа, заключает Гэбриэл, закладывая руку за спину. – Тоже.
Мы стоим в воцарившейся тишине, застыв в начальнoй позиции вальса. Шаг друг от друга, его пальцы на моей талии, мои безвольно опущены. И, услышав в этой тишине негромкое, проникновенное, щемяще нежное «посмотри на меня, Ребекка», я безнадёжно поднимаю глаза.
Самый страшный момент моего самого страшного кошмара…
Гэбриэл смотрит на меня. Теперь – только на меня. Остального для него явно не существует. Белые волосы, привычно стянутые лентой, струятся из-под широких полей нелепой соломенной шляпы, бархатная полумаска чёрная, как и его одежды.
Ощущение реальноcти возвращается ко мне в тот җе самый миг, как я понимаю: вместо всего, что я ожидала увидеть, в разноцветных глазах под маской стынет печальное понимание. Ни угрозы, ни отчуждения, ни oсуждения.
Неужели…
– Томас – оборотень, верно? – произносит Γэбриэл.
В этот момент я вдруг снова чувствую, что живу.
И когда заиграла музыка – подчинившись движению его руки, шагнула вперёд, больше не опуская взгляд.
Он понял. Он знает. Знает, почему я согласилась на этот брак, почему отказалась от нашего побега. И, зная, не спешит убивать ни меня, ни Тома.
Первым мои желанием было выпалить «да», но разум тут же остановил меня от этого опрометчивого шага. Что если Гэбриэлу не хватает моего чистосердечного признания, дабы предать Тома в руки Охотников? Осознание, что этим недоверием я в какой-то степени снова его предаю, вызывало у меня жгучий стыд, но я не имела права так рисковать. Гэбриэл мог понять моё решение, однако вполне мог не принять.
Поэтому, позволяя ему вести себя в первых поворотах танца, я ответила вопросом на вопрос.
– С чего ты взял?
Только потом я поняла, что уже задавала ему этот вопрос. Вечность назад, когда впервые навестила Хепберн-парк после смены хозяина.
Гэбриэл улыбнулся. Улыбка его тоже была печальной; и поправку, которая послужила мне ответом ту самую вечность назад – «как я догадался?» – я прочла в его глазах.
– Моя дорогая миссис Чейнз. Даже в замужестве остались той же маленькой обманщицей, – слова, звучавшие в моём состоянии обличающе, наяву он произнёс с мягкой, почти ласковой, ни капли не обидной насмешкой. Заставившей меня поразиться и восхититься тем, что он и сейчас находил в себе силы иронизировать. – Кажется, я уже говорил вам, что неплохo умею понимать, когда люди лукавят?