Луны морозные узоры. Часть 2

Это безумие. Настоящее безумие, куда большее, нежели когда-то в Афаллии. Я знала, кто мы с Мартеном друг для друга, знала, что он не причинит мне вреда, не боялась его. Джеймса я тоже не боюсь, мы слишком охвачены внезапной, взаимной этой страстью, чтобы говорить о принуждении и насилии, но частичка меня все еще продолжает возражать слабо, неуверенно, напоминая, что происходящее неправильно, что так не должно было быть. Что я, замужняя, любящая своего супруга женщина, отдаюсь другому, то ли опьяненная, то ли одурманенная и оттого едва ли в полной мере осознающая, что творю, но при том совершенно не способная этому противостоять.

Тихий треск шнуровки. Прикосновение пальцев к обнажившейся коже спины — я ничего не надевала под платье, ни корсета, ни даже нижней рубашки, решив, что вечер достаточно жаркий, а ужин неофициальный и потому можно пренебречь лишними слоями ткани. О чем я только думала? Будто и впрямь намеревалась соблазнить Джеймса в собственном же доме…

Пальцы легко опускаются вдоль позвоночника вниз, до конца выреза, и, задержавшись там лишь на секунду-другую, поднимаются обратно, до шеи. Я разворачиваюсь лицом к Джеймсу, встречаю его шальной, действительно словно пьяный взгляд, ловлю свое отражение в темных зеркалах глаз, свой взгляд, столь же безумный, одурманенный. Провожу ладонями по мужскому телу, путаясь в его одежде, и Джеймс перехватывает мои руки, отводит и, отступив на шаг, начинает раздеваться сам, резкими, чуть хаотичными движениями. Легкая куртка и рубашка летят на пол и я, не сдержавшись, тянусь к мужчине, прикасаюсь. Подушечками пальцев, губами, чувствуя, как остается на них соленый привкус. Опускаюсь ниже, мне хочется не только получить свое удовольствие, но и подарить самой, однако Джеймс останавливает, вынуждает выпрямиться, подталкивает к столу. Приподнимает и усаживает на край, ладони оглаживают бедра, тянут юбку вверх, обнажая ноги. Пальцы выводят узоры на внутренней стороне бедер, касаются сокровенного, и я нетерпеливо подаюсь навстречу, пытаюсь теснее прижаться. Обнимаю, желая ощутить кожей кожу, целую, запускаю пальцы в волосы, перебираю темные пряди.

Тревожное ощущение появляется неожиданно, загорается где-то глубоко-глубоко внутри огоньком во тьме плотского полузабытья. Краем глаза замечаю мужскую фигуру, замершую по эту сторону входа в столовую, вздрагиваю, отстраняясь от Джеймса. Он поднимает голову, смотрит на меня каплю удивленно, но объятие не разрывает. Я же вижу лишь того, кто бесшумно вошел в столовую, кто, быть может, уже какое-то время наблюдает за нами, в бесстыдстве страсти позабывшими о возможных свидетелях, о том, что мы не скрываемся в уединении спальни.

Мартен.

Дверь за его спиной закрыта, а сам он, похоже, уже успел где-то переодеться в свежую одежду и побриться, приведя себя в должный вид. Взгляд светлых синих глаз тяжел, мрачен, на лице застыло маской выражение, которое я не могу растолковать до конца, ноздри трепетали, вдыхая запах мой, моего желания, обращенного не на него, не на законного супруга. Я не знаю, что сказать и надо ли что-то говорить, не знаю, что делать, кроме как броситься в ноги, моля о прощении. Едва ли Мартен ожидал по возвращению домой застать жену в объятиях друга и делового партнера.

Джеймс бросил в сторону Мартена мимолетный взгляд, словно появление моего мужа мало что значило и ничего не меняло, коснулся моей шеи губами, продолжая другую свою ласку, и стон сорвался сам, приправленный растерянностью, непониманием. Частичка меня пыталась предостеречь, требовала остановить все, пока не стало слишком поздно, однако разум увяз в сладком дурмане, мысли о сопротивлении если не Джеймсу, то собственному состоянию таяли, не успев толком сформироваться, перейти в осознанное действие.

Мартен приблизился к нам стремительно, едва уловимо, как иногда двигаются только двуликие, обладающие большими физическими возможностями, нежели обычные люди. И остановился в нескольких шагах, будто на преграду невидимую натолкнулся. Муж безоружен, но она ему и не нужна, холодная, привычная человеку сталь.

Достанет и частичной трансформации.

Джеймс вновь поднял голову, и я сообразила вдруг, что если нам и впрямь подмешали одурманивающее или возбуждающее зелье в питье или еду, то мужчина наверняка и съел, и выпил куда больше меня. Джеймс же убрал, наконец, руку, отступил и осторожно снял меня со стола. Я с трудом удержалась на ослабевших, размякших словно ногах, голова закружилась сильнее, а Джеймс развернул меня спиной к себе и лицом к Мартену, приник снова к моей шее, заставляя выгнуться от ощущения томительно щемящего, предвкушающего. Из-под полуопущенных ресниц я смотрела на мужа, как он хищно, выжидающе наблюдал за нами, следил за каждым нашим движением. Мгновение, и Мартен оказался рядом, прямо предо мною, коснулся пальцами моей щеки, подбородка. Близко-близко я видела его глаза, сумрачный взгляд, исследующий мои черты столь пристально, будто впервые. Мартен чуть повернул мое лицо и поцеловал. Голодно, грубовато, остро до ярких вспышек под веками.