Lurk (СИ)

— Я сожалею, — произносит она после того, как выныривает из потока собственных мыслей. — Сожалею, что обошлась с тобой так. Ты — единственный, перед кем бы я хотела вымолить прощение. Но я понимаю, что ты перерос ту стадию, когда слова так много значат. Теперь тебе важны поступки.

Стилински понимает намек. Намек на Лидию и то, что случилось на парковке. Ему не нужны были ее клятвы. В какой-то момент ему захотелось добиться от нее действий, и только тогда он смог снова подпустить ее.

— Так что позволь мне просто быть рядом, — она смела и решительна. Это Стайлзу всегда нравилось. А сейчас это причиняет боль. — Чтобы доказать, что я по-прежнему предана тебе.

Он не решается озвучивать ту фразу, которая бьется в его сознании: не просит ее уехать, чтобы доказать свою преданность и готовность поступками ее доказать. Отчасти он боится ее потерять. Отчасти не хочет оставаться без поддержки. Отчасти понимает, что отъезд Киры ничего не изменит.

Стайлз медленно касается руки Киры и аккуратно отбирает сигарету, а потом сам затягивается, прикрывая глаза и ясно давая понять одно: он не отталкивает ее.

По крайней мере, сейчас.

Одежда пропитана дождем, запахом Лидии и сигарет. Это сочетание так необычно, так… волнительно. Стайлз распахивает глаза и медленно идет к столу, зажигает газовую конфорку, ставит чайник. Он открывает хлебницу и берет нож, чтобы отрезать два куска хлеба. Кира упускает тот факт, что ни он, ни уж тем более она не нуждаются в пище. Она смотрит на промокшую одежду парня и думает об одном: она что-то упускает. Какую-то малую, но значительную деталь, которую она не может вызвать из водоворота мыслей.

Ей кажется, что ее дурачат.

Стайлз снова затягивается. Он откидывает голову, и Кире кажется, что снова закрывает глаза. Она видит его спину, но почти уверена в этом.

— Знаешь, что ответил Аль Капоне, когда его спросили, можно ли простить врага?

Он поворачивает голову в сторону девушки, и в эту секунду Киру прошибает осознание того, что она долго не могла уловить: разум Стайлза от нее закрыт. Даже мысли первого барьера спрятаны под надежным замком.

И в эту секунду впервые с момента тех событий, слившихся с ней и Скоттом она ощущает страх.

— Нет, — сохраняет сталь в голосе, но теряет контроль над собственными эмоциями. Они обрушиваются на нее как снежная лавина. И Кира знает: Стайлз чувствует это. Чует ее волнение и ее страх как вампир свежую кровь.

— Он сказал, что врага простит Бог. А его задача — организовать их встречу.

И в следующую секунду, Кира рефлекторно сгибается, вцепляясь руками в плечи Стайлза. Она опускает взгляд и видит, как наружу из нее вытекает ее собственная кровь, смешанная с недоумением, таким липким и вязким, напоминающим смолу.

— Я сожалею, — произносит он, вонзая нож еще сильнее и сжимая при этом зубы. Кира видит, как вены парня чернеют, но теперь не только на руках, но и на шее. Под глазами капилляры тоже приобретают смоляной оттенок.

Это — апогей его морального падения.

Он падает на колени вместе с ней, как бы удерживая ее при ее последнем падении. Кира вглядывается в его глаза, но видит в них лишь тьму. Бездонную и поглощающую тьму.

В его действиях не было никакой логики, но разве в их правилах — пытаться выявить причинно-следственные связи? Конечно же, нет. Они оба жили лишь тем, что принимали действительность такой, какой она была: грубой и нежной, любящей и ненавидящей, живой и… мертвой. Она научилась его перешагивать и идти дальше, а теперь он перешагнул через нее и пошел дальше. Месть за Скотта и распавшуюся стаю — лишь предлог. Истинная причина — возросшая мощь Стилински. Он открыл четвертый барьер, он выпил досуха Айзека, а теперь выпивал ее. И его разум выходил на новый уровень восприятия, а его силы становились все безграничнее и юезграничнее. Кира предполагала, что Стайлз будет особенно интересным экспериментом, но не подозревала, что все закончится ее собственной гибелью.

Не смотри в бездну — и она не начнет всматриваться в тебя, все просто.

Но Кира просчитала. Она вглядывалась в пропасть, будучи полностью уверенной в том, что это она ведет игру, что Стайлз — лишь депрессивный семнадцатилетний мальчик с закосами под моногамию. А оказалось, что в нем скрывалось гораздо больше зла, чем в ней.

И да, это он выиграл в этой партии — не она.

Кира делает последний вдох-полустон. По подбородку тоже стекает кровь. Но Кира не чувствует боли. Она просто удивлена и шокирована.

Ей не больно.

Ей не больно, потому что он забирает ее боль. Эмоциональную боль, спрятанную за третьим барьером. Он потрошит ее разум как рыбу, выпивает всю энергию без остатка.

Кира ослабевает. Она уверена — если закрыть глаза, станет легче.