Lurk (СИ)

Белье тоже упало к ногам, а Стайлз улыбается и снова припадает к губам любовницы.

Дождь все идет и идет, но шумит только он — гром стихает, а молния больше не вонзает свои копья в небо. Шум дождя нарушают только сбивчивые дыхание и ровный ритм сердец.

Эта успокаивает оголенные нервы и взбунтовавшиеся мысли. Вода остужает, прикосновения согревают, и это настолько гармонично и правильно, что с губ Лидии срывается необдуманное и молящее:

— Продолжай… — когда Стайлз отстраняется. Он как-то слишком уж нежно целует ее в щеку, а потом разворачивает к себе спиной, заставляя опереться о капот. И никаких долгих прелюдий, никаких пальцев, залезающих неизвестно куда и неизвестно зачем, никаких облизываний — ведь Лидия проходила все это тысячу раз.

Но впервые она познает самый настоящий, преисполненный чувств секс. Не слепую страсть, не острое желание, не какие-либо эксперименты, а обычную близость. Близость с человеком, который ей нужен, которому она нужна, с которым все происходящее — это правильно, это по-настоящему.

Она слышит, как Стайлз расстегивает ремень, а потом — молнию. И в следующую минуту девушка прогибается, чуть вскидывая голову и закусывая губу, боясь нарушить эту великолепную тишину. Он обнимает ее за талию, касается обнаженного живота — это приятно, это так обычно, но так… по-новому.

Мир теряет свою значимость. И вообще, ни прошлое, ни будущее больше не имеет значение. Важно лишь настоящее. А в настоящем они вместе. В настоящем руки Стайлза — сильные и крепкие, действия которых точны и уверены. Парень сжимает грудь своей любовницы, они оба получают от этого удовольствие. Лямка лифчика спадает с плеча, Лидия ощущает поцелуй парня на своем плече. Она кладет свою ладонь на запястье парня. Ей хочется большего — ей хочется повторения, ей хочется уверенности в следующем мгновении, но Лидия просто наслаждается моментом и тем, что они вместе.

У них теперь есть очень много времени и теперь, когда напряжение снято, боль обезврежена, а нужные слова сказаны, теперь можно все.

Даже самое плохое.

2.

Они едут домой, их одежда не просохла, а Лидия возвращается еще и без нижнего белья. Но благо у Стайлза есть теплый плед, чтобы согреться. А еще он позволяет прикасаться к себе, позволяет обнимать себя и отвечает взаимностью. И да, это согревает лучше какого-нибудь одеяла или даже горячего чая.

Дождь все еще льет как из ведра, а по радио играет какая-то приятная песня. И Лидии она дарит надежду. Ведь может же она в будущем оказать на Стайлза такое же внимание как Кира, но только не деструктивное, а положительное? Может она исцелить его раны? Ей хочется в это верить. Ей хочется думать о хорошем. Впервые за последние недели она нуждается в оптимизме.

Он везет ее до дома, не заводя больше тем для разговоров, и Лидия очень сильно хочет узнать, о чем он думает, испытывает ли то ощущение удовлетворения, которое испытывает она? Она считает преступлением залезть в его голову и уже тем более совершенно боится спрашивать, думает ли он о Кире сейчас.

Это кажется изменой.

Лидия даже успевает подумать о том, что будет, когда в себя придет Малия, но потом ощущает его руку на своем плече и переводит удивленный взгляд на парня. Он усмехается — уже без былой теплоты, но и без той холодности, на которую она нанизывалась в течение последних дней.

— Выкинь это из головы, — произносит он, поворачивая на улицу Лидии. Ей совершенно не хочется расставаться с ним до завтрашнего утра. Лидии хотелось бы провести с ним еще несколько часов, но она довольствует малым.

Он паркуется возле ее дома, заглушает мотор, и их обоих поглощает темнота и шум дождя. Руки Стайлза согревают озябшие плечи Лидии, в голове все мелькают и мелькают события прошлого, чувства быстро сменяют друг друга: спокойствие сменяется тревогой, тревога — ощущением неправильности, неправильность — болью и предвкушением чего-то нехорошего, опасения трансформируются в удовлетворения, что Кира все-таки осталась за бортом их действительности.

— Теперь ты пообещаешь мне, что не оставишь меня? — она хочет сказать, что теперь он должен пообещать, но Лидия осекается потому что знает, что ее требовательный тон не приведет ни к чему хорошему.

Они ведь уже проходили через это.

— Обещаю, — когда пронзительный взгляд Лидии наполняется боль, Стайлз тут же добавляет: — Обещаю, что не оставлю тебя, Лидия.

Потом он поворачивает голову в ее сторону. Нет, это не тот Стайлз, которого она когда-то знала: нет прежней теплоты во взгляде, нет этого румянца на щеках. Есть только холодность и степенность, есть выверенность, точность и… проницательность. Никакого бешенного потока чувств, никакой щенячьей преданности — ничего.

И Лидия соглашается и на этот минимум.

— Но и ты должна пообещать мне, — он снова выдерживает краткую паузу. — Что не будешь пытаться меня изменить.

Стилински моментально вспоминает слова Лидии. Она говорила ему, что он может быть плохим, хорошим — да каким угодно. Лишь бы он просто был. Рядом с ней.