Lurk (СИ)

У него закружилась голова. У него заболели глаза от яркости ненастоящих звезд. Стайлз схватился за голову, зажмурился — но не помогло. Тишина продолжала сжимать и сжимать подобно жестяной клетке. Собственный шепот терялся в вакууме, собственный голос становился беззвучным, и только мрак поглощал и поглощал, становясь все тяжелее и тяжелее. Открыв глаза и вновь осмотревшись, Стилински увидел, как темнота наступала со всех уголков и медленно приближалась к нему.

— Нет, нет, нет, нет, нет, нет… — терялись в тишине, заглушались, не произносились, хотя Стайлз продолжал и продолжал шептать. Он прижался к джипу, снова схватился за голову.

Это нереально.

Это всего лишь сон.

Это всего лишь кошмар. Можно спастись, нужно только проснуться.

Стайлз делает глубокий вдох, а потом открывает глаза и чувствует, как веки необыкновенно тяжелы. Так тяжелы, словно он спит. Стайлз пытается еще — он открывает глаза, преодолевает себя, делает еще несколько глубоких вдохов-выдохов и… изображение начинает размываться, начинает заливаться необыкновенно ярким светом. Еще одна попытка — парень снова зажмуривается и вновь открывает глаза….

И, сдерживая крик, но не подавляя мучительного стона, резко подрывается и оказывается в своем же джипе, на паркове у боулинга. На улице светло. На улице людно. Шум прорывается через открытое окно и напоминает о реальности.

Кошмар все еще держит в стальной хватке, но уже не имеет прежней власти. Стайлз пытается отдышаться, но решает не анализировать то, что с ним случилось, иначе ему не миновать того самого сумасшествия.

Здесь, — в этом реальном мире, а не во сне, — он совершенно по-другому себя чувствует — мир тут подвижен, шумен, а не статичен и нереален. Лишь одно напоминает о кошмаре — это ощущение чего-то присутствия. Стилински медленно поворачивает голову вправо, заранее зная, что кого-то он там увидит.

Кого-то, кто его дурачил все это время.

Кого-то, кто затягивается дымом, предпочитая его воздуху.

Он видит Киру, сидящую рядом. Она не улыбается, но будто усмехается, и во взгляде ее — Нечто. Стилински впервые прошибает холодный пот, потому что он впервые осознает, насколько Кира инородная для этого мира.

Для него.

Она не панацея. Лидия, конечно, тоже, но она уже такая родная, такая привычная… Такая настоящая. А Кира — лишь оболочка, в которой сокрыто Нечто. Стилински хочет выбежать, но пошевелиться не может. Он будто впал в состояние кататонии. Ужас, навеянный кошмаром, стал явью.

Стайлз очень хочет, чтобы Лидия вновь прочитала его мысли и оказалась рядом. Твою мать, как же она нужна сейчас!

Кира затягивается, потом зажимает сигарету тонкими пальцами, выдыхает никотин и улыбается. Ее улыбка ненастоящая и искусственная. От этого становится еще больше не по себе.

— Ты ведь искал меня, — констатирует она спокойным и, как кажется, успокаивающим голосом. — Ты нашел.

Стилински вновь — словно ему кто-то приказывает — опускает глаза и видит обрывки газет под своими ногами. Это именно те самые, что он видел в своем сне, по-другому быть не может. Стайлз находит в себе последние силы взглянуть на Киру.

Не только Лидия была в его сознании.

Но и Кира.

Или это он был в ее сознании?

— Расслабься, — улыбается еще шире, а потом приближается, — ты в безопасности, — выдыхает дым в лицо, и Стилински чувствует подступающий отовсюду мрак, который поглощает его. Поддаваться нахлынувшей слабости так страшно, но так… соблазнительно. И Стайлз знает одно — если он закроет глаза хотя бы на пару минут, ему станет легче.

Он не хочет противиться этой пьянительной возможности.

И он поддается — он закрывает глаза,

и страх отступает.

========== Глава 7. Стадия вторая: «Принятие». ==========

1.

Стайлз приходит в себя, находясь уже в своей комнате. Он чувствует, что Вселенная все еще вращается вокруг него, но уже с меньшей скоростью. Теперь ему и дышать немного, но легче. На душе — тяжелый многотонный камень, тянущий на самое дно. И сбросить его кажется непосильным и невозможным. Стилински медленно поднимается, садится на самый край кровати и устало потирает глаза. Он пытается вспомнить, когда еще чувствовал себя более разбитым, но на ум ничего не проходит. Лет с четырнадцати Стайлз мог сидеть на кофеине в полицейском участке, поскольку питал слабость к бессонным ночам и расследуемым делам, но тогда эти ощущения были приправлены любопытством, интересом и неусыпной бдительностью, так что усталость была даже приятна. А счас Стилински чувствовал лишь непомерную слабость и внутреннюю скованность — приятного в этом было мало.

Уставшими и воспаленными глазами Стайлз оглядел свою темную комнату. Он пытался заставить себя встать, но не мог — ему снова становилось хуже. Воспоминания о том, что предшествовало его такому разбитому состоянию, сокрушили не сразу — Стилински успел посидеть на кровати еще минут пять, затем — умыться холодной водой и протаращиться в зеркало с полминуты, откуда на него смотрел аномально спокойный незнакомец.

Стайлз и его отражение в зеркале — это разные проекции, в этом сомнений не было.