Лужайки, где пляшут скворечники

— Почему она не расстается с шапкой? Как с живой… — И почувствовал себя виноватым, словно сунулся в запретное.

Ивка ощутил мою виноватость. Кивнул:

— Она ее для сына купила. Думала подарить, когда он вернется. И теперь все время держит в руках. Будто эта шапка… его частица. Говорит, что это… ну, как последняя ниточка. С Женей ее связывает…

Мы говорили про это, когда шли к Геннадию Марковичу. Вернее, к Арунасу. Он выскочил нам навстречу. На крыльцо.

— Куда сегодня пойдем?

Вообще-то мы все собирались на нашу Дорогу. Но Ивка сказал Арунасу:

— Соня и Танюша просили узнать: не хочешь ли ты с ними в цирк на дневное представление?

— А почему… только я? — Арунас уперся глазами в крыльцо.

Ивка глянул ясно и бесхитростно:

— Ты им понравился.

Арунас сквозь загар порозовел ушами. И засопел так, будто на него взвалили локомобиль.

— Это сегодня в двенадцать, — сказал Ивка. — Хочешь?

— А… ты? А вы? — Он исподлобья глянул на нас.

— Там же три билета, — разъяснил Ивка. — Мама купила девочкам и мне. Но я вовсе не хочу, я это уже видел… — Ивка соврал, по-моему, первый раз в жизни.

— Иди, иди, — сказал я Арунасу. — Ивка не хочет, а я еще успею насмотреться на цирк. Когда стану его директором. Вячик мне предсказал…

Судя по всему, Арунасу понравилось с девчонками. После цирка он еще несколько раз отправлялся гулять с ними: то в парк с аттракционами, то на выставку игрушек в клуб «Авиатор»… Иногда с ними ходила мама Ивки и Сони. А Галина Антоновна покидала дом редко. Только на кладбище ездила. Ивка сказал, что она по-прежнему всегда держит в руках шапку — будто кошку…

Однажды Ивкина мама и Галина Антоновна поехали на кладбище и взяли с собой Арунаса. Девочек не взяли. Ивку не позвали, меня тоже, а вот Арунаса почему-то попросили: поедем с нами. И по дороге, в автобусе, Арунас осторожно потянул шапку из рук Галины Антоновны.

— Давайте, я подержу, а вы отдохните. Не бойтесь, она рядом… — И та уступила.

Я услышал про это от Ивки, а тот — от своей мамы…

Потом наступила дождливая неделя, стало не до прогулок. Мы опять начали собираться в театре Демида. Возились с ремонтом, а когда уставали, устраивались пить чай у горящего камина. В пасмурные дни огонь в камине хорош даже летом…

Мы все уговаривали Настю и Маргариту почитать свою сказку. Но те упирались. Нельзя, мол, показывать неготовую работу, примета плохая…

Арунас вдруг перестал появляться среди нас. Однажды он ненадолго заглянул в театр и объяснил, что «деда Гена хворает, просит не уходить от него, только в магазин да на рынок…».

Сперва такое объяснение нас успокоило. Но дней через пять Ивка спохватился:

— Может, Геннадий Маркович совсем плох, Арунас там с ним один, а мы тут чаи распиваем!

И мы с ним опять поехали к часовому мастеру — выручать его и Арунаса из беды.

Геннадий Маркович оказался дома один. И вовсе даже не больной.

— Здрасте, господа хорошие! А где ваш друг Арунас? Разве он не с вами?

Мы переглянулись. Потом Ивка соврал второй раз в жизни:

— Наверно, он сегодня с девочками. Они в него как вцепятся — целый день не отпускают.

— То-то я вижу: в такую погоду каждое утро торопится из дома…

Мы торопливо попрощались. И шли обратно, не глядя друг на друга. Тошно было, словно в чем-то виноваты.

А в квартале от трамвайной остановки увидели Арунаса. Он шагал по асфальту босиком, закутанный в короткую прозрачную накидку.

Он заметил нас и будто съежился еще сильнее. Остановился и ждал, когда мы подойдем.

И мы подошли. Арунас смотрел вниз и шевелил пальцами ног в мелкой лужице. Дождь щелкал по его накидке и нашим зонтам. Мокрые коричневые ноги Арунаса были в мелких порезах и прилипших травинках.

Ивка наконец сказал:

— Ты, если не хочешь, ничего не говори. Только больше не ври, ладно? Хуже нет, когда друзьям врут…

Арунас потоптался в лужице. И не поднял лица.

— Вы бы все равно… в такую погоду не пошли бы туда… — Голос у него был хрипловатый, как в первый день знакомства.

— Куда? — сказал я.

— Ну, туда… В тот дом…

— Ты ходил в тот дом? Один?! — звонко изумился Ивка. — Каждый день?!

Арунас кивнул.

— Зачем? — сказал я.

— Ну, боялся… вдруг она куда-нибудь денется. И она… будто живая. Скучно одной. Я ее навешал…

— Виолончель? — разом спросили Ивка и я.

— Нуда… — Арунас наконец глянул в лицо Ивке и мне.

Господи, до чего же стало хорошо! Не было за Арунасом

никакого зла, никаких грехов. И беды не было! И не связался он ни с какой сволочной компанией, как нам сперва думалось. Появилась у него своя сказка, вот и все. А сказать про нее нам он стеснялся. Или, может, боялся спугнуть эту сказку. Или… Ну, кто его знает? Главное, что мы опять вместе. Без вранья и обид…

Ивка поглядел на его мокрые ноги.

— Ты охрип, потому что босиком.

— Да нет же! Дождик-то теплый! Это я… так…

Наверно, он хотел объяснить, что охрип от виноватости, но не решился.

— Может, все-таки унесем оттуда виолончель? — посоветовал я.

— Да нет же! Она… ну, она как будто не хочет. Скучать будет по дому…

Нет так нет. Ивка тут же нашел выход: