– То есть отец ребенка Дэбби Кромби умер еще до того, как ребенок родился?
– Ужасно неловко, а? Иссак Пай сказал, что он сделал бы аборт, если б был на ее месте, но мама Дафны Маддэн сказала, что аборт – это убийство. Как бы то ни было, Дэбби Кромби сказала врачу, что будет рожать, не смотря ни на что. Она уверена, что семья Юи поможет ей растить его. Это вроде как способ вернуть Тома к жизни, или типа того.
Эти шутки судьбы, они вообще не смешные.
Я проглотил яйца и картошку, не пережевывая, чтобы успеть в Старый Спортзал к 12.15.
Наша школа по большей части построена в течение последних тридцати лет, но один из корпусов очень старый – он сохранился еще с Викторианских времен; и именно там теперь располагается Старый Спортзал. Его не часто используют. Однажды во время урагана там стала осыпаться плитка. Один из падающих кусков пролетел буквально в дюйме от головы Люси Снидс, но, к счастью, никого не убило. Хотя один мальчик все же умер здесь однажды. Хулиганы так замучили его своими издевательствами, что он повесился на галстуке. Прям под потолком, на одном из тех крюков, к которым обычно крепят канаты. Пит Рэдмарли клялся, что видел этого мальчика, болтающегося там, уже не живого, но еще и не мертвого, три года назад во время грозы. Голова мальчика склонялась набок, потому что шея была сломана, и ноги дергались словно в предсмертных спазмах, в двадцати футах над полом. Он был бледный, как мел, и только рубец на шее отливал красным. И его глаза – он смотрел прямо на Пита Рэдмарли. С тех пор Пит никогда не заходил в Старый Спортзал. Ни разу.
В общем, мы ждали во дворе. Я осторожно пристроился к Кристоферу Твайфорду, Нилу Броусу и Дэвиду Окербиджу. Они обсуждали «Грязного Гарри», его показывали по телеку в субботу. Там есть сцена, где Клинт Иствуд толкает речь о том, есть ли у него еще хоть один патрон в барабане револьвера.
– Да, – вставил я, – это было эпично.
Кристофер Твайфорд и Дэвид Окербидж удивленно посмотрели на меня.
– Никто уже давно не говорит «эпичный», Тэйлор. – Сказал Нил Броус.
Мистер Никсон, мистер Кемпси и мисс Глинч появились во дворе. Нас ожидала серьезная трепка. Внутри, в спортзале рядами стояли стулья. Класс 3КМ посадили с левой стороны, класс 3GL – с правой.
– Может быть, кто-то из вас считает, что попал сюда незаслуженно? – Начал мистер Никсон.
С тем же успехом он мог бы спросить:
Никто не повелся на это.
Мисс Глинч обращалась преимущественно к классу 3GL:
– Вы подвели своих учителей, вы подвели свою школу, вы подвели самих себя…
Мистер Кемпси обращался к нам:
– Я не могу припомнить, чтобы за 26 лет своей учительской практики я хоть раз чувствовал такое отвращение. Вы вели себя, как стадо паршивых хулиганов.
Нас отчитывали до 12:30.
В прямоугольных грязных окнах – туманный сумрак.
Это цвет скуки.
– Вы будете сидеть здесь, – провозгласил мистер Никсон, – до тех пор, пока не услышите звонок в час дня. И вы не будете двигаться. Вы не будете говорить.
Директор ушел. Мистер Кемпси и мисс Глинч занялись проверкой школьных тетрадей. Тишину нарушало лишь скрипение их ручек, урчание в животах у мальчишек, жужжание мух, застрявших внутри прожекторов под потолком и крики свободных детей где-то вдали.
Секундная стрелка на часах двигалась медленно, медленно, медленно. Именно эти часы, скорее всего, видел тот мальчишка-висельник за секунду до смерти.
У нашего наказания был один плюс: Росс Уилкокс не сможет издеваться надо мной, пока мы отбываем наказание. Любой нормалный пацан возмутился бы, если бы попал в такую ситуацию – кому приятно быть наказанным за чужие проступки? Может быть, мистер Никсон на это и рассчитывает? Он хочет, чтобы мы сами наказали зачинщика?
Я искоса посмотрел на Росса Уилкокса.
Он смотрел на меня. Он показал мне средний палец и одними губами произнес: «Червяк».