Лужок Черного Лебедя

— Какие именно доказательства я мог бы представить, сэр? — Ситуация в достаточной степени повернулась в мою пользу, и я рискнул с совершенно серьезным лицом добавить: — Потайные микрофоны?

— Ну…

— Если мы допросим Чейсли, Пайка и Руссо, они подтвердят твою историю? — перехватил нить разговора мистер Никсон.

— Смотря кого они больше боятся, сэр. Вас или Броза.

— Я тебе гарантирую, Тейлор, что меня они боятся больше всего на свете.

— Бросить тень на моральный облик ученика — это очень серьезно, Тейлор, — мистер Кемпси еще не решил, верить мне или нет.

— Я рад, что вы придерживаетесь такого мнения, сэр.

— Зато я не рад, — мистер Никсон не собирался снижать накал беседы, — тому, что ты довел эту историю до моего сведения не постучав в мою дверь и сообщив мне, а уничтожив имущество своего предполагаемого преследователя.

Слово «предполагаемый» должно было напомнить мне, что вердикт еще не вынесен.

— Вмешивают в дело учителей только стукачи, сэр.

— А не вмешивают — только дураки, Тейлор.

Глиста просто расплющило бы от такой несправедливости.

— Я не заглядывал настолько вперед, — найди истину, держись за нее и прими последствия, не жалуясь. — Я должен был показать Брозу, что не боюсь его. Это все, о чем я мог думать.

* * *

Если у скуки есть запах, то это запах кладовки для канцтоваров. Пыль, бумага, теплые трубы — весь день и всю зиму напролет. Чистые тетради на железных стеллажах. Стопки «Убить пересмешника», «Ромео и Джульетты», «Мунфлита». Кладовка служит также камерой предварительного заключения в делах, когда виновность удается установить не сразу. Как в моем случае. Если не считать прямоугольника матового стекла в двери, единственный свет исходит от побуревшей лампочки под потолком. Мистер Кемпси строго велел мне делать уроки, пока меня не позовут, но в кои-то веки все уроки у меня были сделаны. Вдруг в животе забрыкалось стихотворение. Семь бед — один ответ, и я стащил с полки красивую тетрадь в твердом переплете и принялся в ней писать. Но после первой строчки понял, что это не стихи. А что же? Наверно, что-то вроде признания. Начиналось оно так:

Слова бежали на бумагу, и когда прозвонил звонок на утреннюю перемену, я обнаружил, что исписал три страницы. Когда прилаживаешь слова одно к другому, время течет через более узкие трубы, но при этом быстрее. По матовому стеклу скользили тени — это учителя спешили в учительскую покурить и выпить кофе. Шутящие или стонущие тени. За мной в кладовку никто не пришел. Я знал — к этому времени уже все третьи классы обсуждают то, что я сделал утром в мастерской. Вся школа. Говорят, когда человека обсуждают за глаза, у него горят уши. А у меня — раздается гул в подвалах живота. Джейсон Тейлор, не может быть, Джейсон Тейлор, точно-точно, кого он заложил? Когда пишешь, этот гул утихает. Зазвонил звонок, отмечая конец перемены, и тени прошли по стеклу в противоположную сторону. За мной по-прежнему никто не шел. Во внешнем мире мистер Никсон сейчас пытается связаться с моими родителями. До вечера ему ничего не светит. Папа уехал в Оксфорд искать работу через старые «контакты». Даже его машину-автоответчик отослали обратно в «Гринландию». За стеной безостановочно зудел школьный ксерокс.

Крохотный страх шевельнулся в душе, когда дверь открылась, но я придавил его ногой. Всего лишь двое сопляков-второклассников, посланных за пачкой «Сидра у Рози». (Мы тоже читали ее в прошлом году. Там есть одна такая сцена, от которой у всех парней в классе повставали — если прислушаться, то слышно было, как эти стояки растут.)

— Это правда, Тейлор? — обратился ко мне более крупный сопляк таким тоном, словно я еще был Глистом.

— Что «это», сынок? — переспросил я, выдержав паузу.

Я умудрился произнести эти слова так грозно, что второклассник рассыпал книги. Сопляк поменьше кинулся ему помогать и уронил свои.

Я очень медленно, торжественно зааплодировал.

* * *

— Больше всего меня ужасает, класс 3КМ, то, что вымогательство и запугивание длилось неделями. Неделями, — пускай у мистера Кемпси кличка «Полли», но когда он злится, то внушает страх.

Класс 3КМ спрятался за похоронным молчанием.

— НЕДЕЛЯМИ!

Класс 3КМ подпрыгнул.

— И ни одному из вас даже не пришло в голову обратиться ко мне! Мне тошно. Тошно и страшно. Да, страшно. Через пять лет вы получите право голоса! Предполагается, что вы — элитарный класс, 3КМ. Какие же из вас вырастут граждане? Какие офицеры полиции? Учителя? Юристы? Судьи? «Я знал, что это нехорошо, но меня это не касалось, сэр». «Я решил, что лучше пускай кто-нибудь другой поднимет шум, сэр». «Я боялся, что если скажу что-нибудь, то стану следующим, сэр». Если эта бесхребетность — будущее британского общества, то помоги нам Господь!

Я, Джейсон Тейлор, — стукач.