Лужок Черного Лебедя

— Репутация, мисс, — это то, что страдает, когда секрет выходит наружу. Если доказать, что вы убиваете людей топором, ваша репутация как учителя будет погублена. Репутация Брюса Уэйна как безобидного ничтожества будет погублена. И с Нилом Брозом та же история, верно ведь? — Если я могу стереть в порошок чужой калькулятор, то плевал я на правило, запрещающее закладывать людей и доводить их до исключения. По правде сказать, плевал я на все правила. — Вот у него был секрет так секрет, да, мисс Липпетс? О его секрете знали Уэйн Нэшенд, Энтони Литтл. И еще несколько человек.

Гэри Дрейк слева от меня смотрел прямо перед собой.

— Но как только его секрет раскрыли, его репутация…

— Золотого мальчика? — ко всеобщему изумлению подсказала мисс Липпетс.

— Совершенно верно, прекрасное определение, мисс Липпетс, спасибо. — Впервые с незапамятных времен мне удалось выдавить из класса несколько смешков. — Его репутация золотого мальчика погублена. Его репутация крутого пацана, с которым другие ребята не рискуют связываться, тоже погублена. Без репутации, за которой можно прятать свои секреты, Нил Броз…

«Ну скажи! Слабо тебе!» — подначивал Нерожденный Близнец.

— …сидит в глубокой заднице, мисс.

Эта потрясенная тишина — моя работа. Я добился такого эффекта словами. Одними словами.

Мисс Липпетс обожает свою работу — в хорошие дни.

* * *

Я не знал, как отреагируют папа и мама на мои сегодняшние подвиги, и нервничал. У моих мозгов уже началась нервная почесуха. Так что я достал из шкафа рождественскую елку, чтобы отвлечься. И жестяную банку из-под конфет, в которой у нас лежат елочные украшения. Сегодня двадцатое декабря, а папа с мамой даже слова «Рождество» еще ни разу не произнесли. Мама семь дней в неделю торчит в галерее, а папа все время ездит на интервью с работодателями, но это ничего не дает, кроме новых интервью. Я собрал елку и развесил на ней гирлянды. Когда я был маленький, мы покупали настоящие елки на ферме у папы Гилберта Свинъярда. Но два года назад мама купила искусственную в вустерском «Дебенхэме». Я жаловался, что она не пахнет, и вообще, но мама сказала, что это ведь не мне приходится потом пылесосить и выковыривать иголки из ковра. Наверно, это справедливо. Елочные игрушки у нас в основном старше меня. Даже гофрированная бумага, в которую они завернуты, древняя. Покрытые изморозью шары, купленные папой и мамой на первое (оно же последнее) Рождество, которое они провели только вдвоем, без меня и Джулии. Жестяной мальчик из церковного хора — тянет высокую ноту, рот сложен идеальным «о». Семейка веселых деревянных снеговиков. (В те дни еще не всё делали из пластмассы.) Дед Мороз, самый толстый во всей Лапландии. Драгоценный ангел, перешедший в наследство от маминой бабушки. Стеклянный, выдутый настоящим стеклодувом. Семейное предание гласит, что его подарил моей прабабушке одноглазый венгерский князь на балу в Вене, прямо перед Первой мировой.

«Ну-ка наступи на него, — подначил Нерожденный Близнец. — Он хрустнет, как сухарик».

«Пошел в задницу», — ответил я.

Зазвонил телефон.

* * *

— Алло?

Звяканье и хрюканье.

— Джейс? Это Джулия. Сколько лет, сколько зим.

— У тебя там такой шум, как будто ты пробиваешься через снежную вьюгу.

— Перезвони мне. У меня монеты кончились.

Я набрал номер. Слышно стало лучше.

— Привет. Нет, вьюга пока не началась, но холод зверский. Мама дома?

— Нет. Она еще в галерее.

— А…

Фоном запульсировала «Joy Division».

— А что случилось?

— Ровным счетом ничего.

Ровным счетом ничего — это всегда что-то.

— Джулия, что случилось?

— Н…ничего. Просто, когда я сегодня вернулась в общежитие, мне передали сообщение от мамы. Она мне звонила вчера вечером?

— Может быть. А что за сообщение?

— «Немедленно позвони домой». Наш привратник — душа-человек, но эффективность — его слабое место. Он не записал, во сколько был звонок. Я позвонила в галерею в обеденный перерыв, но Агнес сказала, что мама пошла к юрисконсульту. Я перезвонила чуть позже, но она еще не вернулась. И тогда я решила позвонить тебе. Но беспокоиться пока не о чем.

— К юрисконсульту?

— Наверно, по делам галереи. А папа дома?

— Он поехал на интервью в Оксфорд.

— А. Понятно. Хорошо. Он… как он, держится?

— Вроде ничего… Во всяком случае, перестал запираться у себя в кабинете. В прошлые выходные устроил в саду костер из бумаг «Гринландии». Потом на этой неделе поверенный Крэйга Солта сказал папе, что они пришлют курьера забрать компьютер и все прочее. И если папа не подчинится, они подадут на него в суд.

— И что он сделал?

— Когда они подъехали, он уронил винчестер из окна моей спальни.

— Но это же второй этаж!

— Я знаю. Ты бы слышала, как грохнулся монитор! Папа сказал курьеру: «Передайте Крэйгу Солту мое почтение!»

— Господи! Вот уж действительно, «и червь, коль на него наступят, вьется».

— Он еще и ремонт затеял. Твоя комната была первой на очереди.

— Да, мама сказала.

— Ты обиделась?