Лужок черного лебедя

В одной из дальних комнат кто-то стучал молотком.

– Но человеческая красота опадает с нас так же, как листья – с осеннего дерева. Очень сложно заметить момент, когда это начнется. Ты говоришь себе: «нет, я просто устала», или «это был плохой день, вот и все». Но потом ты уже не можешь спорить с зеркалом. День за днем, день за днем красота опадает с твоего лица, пока ты не становишься похожа на vieille sorcière, на злую ведьму из сказки, которая использует косметические зелья, чтобы скрыть свое уродство. И люди говорят: «ты все еще красива!». Они относятся к тебе снисходительно, они льстят тебе, но лишь для того, чтобы избежать неловкости. Корни красоты всегда подтачивает… – Мадам Кроммелинк откинулась назад в свой скрипучий трон, уставшая. – Как вы называете улитку без раковины?

– Слизняк?

– Жадный, ненасытный слизняк. Где, черт возьми, мои сигареты?

Пачка упала ей в ноги. Я поднял ее и передал мадам Кроммелинк.

– Уходи, – она смотрела в сторону. – Возвращайся в следующую субботу в три часа. Я расскажу тебе больше причин, почему твои стихи плохие. Или не возвращайся. И продолжай писать такие же стихи, – мадам Кроммелинк взяла в руки книгу Le Grand Meaulnes (*«Большой Мольн»*) и начала читать. Ее дыхание было похоже на тихий шепот, и я подумал, что она, наверно, больна.

– Спасибо…

Мурашки побежали по моим ногам.

Мадам Кроммелинк вела себя так, словно я уже давно ушел.

***

Пчелы, опъяненные запахами лета, кружили вокруг цветов лаванды. Пыльный Вольво все еще стоял в гараже и все еще нуждался в мойке. Я не сказал родителям, куда пойду сегодня. Рассказать им о мадам Кроммелинк значило бы а) признать, что я Элиот Боливар, б) отвечать на вопросы о том, кто она такая – а я и сам не знаю, кто она такая, в) получить выговор за то, что докучаю старой леди. Детям не положено ходить в гости к старым леди, если только это не их бабушки.

Я надавил на кнопку звонка.

Эхо перезвона долго рикошетило внутри «дома священника».

Никого. Может, она ушла на прогулку?

Ее дворецкий на прошлой неделе открыл довольно быстро.

Я воспользовался дверным молотком, уверенный, впрочем, в том, что это бессмысленно.

Я несся сюда на велике, как угорелый, потому что опаздывал – на тридцать минут. Надо полагать, мадам Кроммелинк очень серьезно относится к пунктуальности. Похоже, я зря старался. Я даже взял «Старика и Море» Хемингуэя из школьной библиотеки, потому что мадам Кроммелинк упомянула его во время прошлой беседы. (Аннотация к книге гласила: «Старик и Море» заставил всю Америку плакать, когда книгу читали по радио». И я не мог понять – почему? Это всего лишь рассказ про старика, который поймал гигантскую сардину. Неужели американцы такие плаксы?) Я потер лепестки лаванды пальцами и вдохнул их запах. Запах лаванды – мой любимый, после запаха корректора и жареного бекона. Я присел на ступеньки, думая о том, что делать дальше.

Июльский полдень зевнул.

На раскаленном асфальте блестели миражи, когда я ехал сюда по Вэлланд роуд.

Было тепло и тихо, и я чувствовал, что засыпаю прямо на этих горячих ступеньках.

Маленькие муравьи…

Дверной засов щелкнул, как затвор винтовки, и на пороге показался дворецкий.

– Ты вернулся, – сегодня он был одет в майку для гольфа. – Не забудь снять обувь.

– Спасибо, – пока я расшнуровывал кроссовки, я услышал музыку – пианино и тихая скрипка. Надеюсь, мадам Кроммелинк не пригласила еще кого-нибудь. Три человека – это уже слишком много. Лестница явно нуждалась в ремонте. Синяя гитара лежала на сломанном стуле. В безвкусной, пошлой раме висела все та же картина – задерганная женщина топталась по болоту. И снова дворецкий отвел меня в «комнату света» (я огляделся. Это была просто комната с большими окнами – никакого света). Пока мы шли по дому, мы открыли и закрыли столько дверей и прошли сквозь такое количество комнат, что я поневоле задумался обо всех тех дверях и комнатах, которые встречались и еще встретятся в моей жизни: палата в родильном отделении, классные комнаты, палатки, церкви, офисы, отели, музеи, дома престарелых и, наконец, комната, в которой я умру (инетересно, она уже существует? Или, может быть, ее еще даже не построили?). Машины – это тоже своего рода «комнаты», у них ведь есть двери. Лес – тоже комната: небо – его потолок, а расстояния – стены. Матка – это комната в животе у матери. Могила – комната в земле.

Музыка становилась все громче – мы приближались.