Львиное сердце

– Ка-ак же! Ни в чем не признался! И сестра его все бегала, хлопотала, Костя, мол, не мог! А только некому больше! Он хоть пистолет выбросил или спрятал… так и не нашли его… а только отвертеться ему не удалось! Мотив у него был, а этого… алиби… не было. Посадили его, а он там, в тюрьме, и удавился! Вот туда ему и дорога! Какая девочка Вероника была! Не пожалел, отомстил, не доставайся, мол, никому! Это по-человечески разве, скажи, Алеша?

Баженов вздыхал, не зная, что сказать…

– Да, тяжелая история, – наконец пробормотал он. – А где сейчас мать Вероники, что с ней стало?

– Ну, Софочка долго болела, но выжила, выздоровела… Леня ее очень поддерживал, лекарства доставал, продукты… Но жить здесь она не смогла, продала квартиру, уехала в город… Ну и наши с ней контакты ослабли как-то… Понятно, я ей тоже напоминала о том, что случилось… Даже адреса своего нового мне не оставила…

– А Леня?

– Тоже исчез, уволился, говорили, что уехал. Как и хотел, то ли в Москву, то ли в Питер… Да и правильно, он птица высокого полета, что ему в нашем захолустье!

– А что стало с дочкой Вероники? – на всякий случай спросил Баженов, надеясь, что выплывут еще хоть какие-то крупицы информации.

– Не знаю, – равнодушно ответила Анна Степановна. – Софочка не захотела ее взять, у девочки ничего не было от Вероники, вся в отца уродилась… Понятно, что Софочка не желала каждый день видеть перед собой лицо убийцы! Наверное, в детский дом попала…

Баженов тяжело вздохнул и поднялся. Пора было уходить, больше ничего узнать не удастся. Поблагодарил за угощение, пожелал здоровья… К его немалому облегчению, Анна Степановна сама сказала ему на прощанье:

– Алеша, ты деду-то не рассказывай, о чем мы с тобой беседовали, расстроится он! Любил он этого урода Гусева, непонятно за что… Ну, ступай с богом, спасибо тебе за выключатель!

Выйдя на улицу, Баженов поглядел на окна второго этажа. В квартире, из которой он только что вышел, зажигался и гас свет – старушенция снова проверяла новый выключатель, то ли не веря до конца своему счастью, то ли его умению…

Он свернул на бульвар и присел на свободную скамейку. На душе было тяжело. Его мутило – то ли от старухиного рассказа, то ли от чертова фиточая. Хотелось отвлечься, хотя бы на время забыть услышанное, но не удавалось. Обрывки разговора то и дело всплывали в памяти…

Сколько лет было Инге, когда все это случилось? Так, когда заболела его бабушка и дед увез ее на операцию, ему самому было… пять лет, четыре? Где-то так, между четырьмя и пятью годами… Они с Ингой одногодки, значит, ей было столько же… Что она помнит о том времени и что забыла, но пытается вспомнить? Судя по всему, то страшное событие прошло мимо нее, тетка сумела как-то ее оградить… Тогда что ее мучает? Неясное ощущение беды? Какие-то непонятные слова и поступки взрослых?..

Баженов сгорбился и закрыл лицо руками. Перед ним возникло лицо Инги, такое, каким оно было там, у ограды сквера на тихой улице Суворова. Нежное, озаренное внутренним светом, прекрасное, как цветок… Он вспомнил слова старухи Булановой: «Софочка не хотела, чтобы лицо убийцы было перед ней каждый день…» Вот это самое лицо!.. Да как они посмели, эта грымза со своей Софочкой! Назвать ее личико лицом убийцы, взвалить чужую вину на ребенка? И ведь кто-то сейчас, через двадцать лет, тоже может считать, что она виновата, и пытаться убить ее! Кто? Кем оно может быть, это чудовище?

– Да пошли вы все! – громко сказал он, резко вскочил со скамейки и быстро зашагал по бульвару, не замечая парочки девчонок, испуганно шарахнувшихся от него. Никому он ее не отдаст и не позволит ее тронуть! Только бы понять, кто он, ее враг?

– Пистолета, значит, не нашли… – Боб Нечитайло задумчиво побарабанил пальцами по столу.

– Не нашли, – подтвердил Баженов.

В офисе Боба непрерывно гудел вентилятор, гонял по комнате ветерок, который, однако, не спасал от жары. Предвечернее солнце ломилось прямо в окно и с садистской безжалостностью раскаляло воздух. Боб, сидевший в своем кресле за столом, глотал холодную минералку из бутылки. Баженов, измученный фиточаем Анны Степановны, отказался от минералки и теперь непрерывно менял положение тела, стараясь максимально подставиться под струю вентилятора.

– А вот теперь я бы внимательнее рассмотрел твое предложение поискать пулю, которая попала в ствол дерева, – сказал Боб, отставляя бутылку.

– Ты подумал о том же, о чем и я? – обрадовался Баженов.

– Понятия не имею, о чем ты подумал, – пренебрежительно процедил тот, откидываясь на спинку кресла.

То ли от жары, то ли от чего-то еще, но сегодня Боб был в дурном расположении духа. От его вчерашнего мирного настроения не осталось и следа, лицо было недовольно-брюзгливым, а взгляд въедливым и вредным.