– Ставлю серебряный пенни, что он будет ласковым, как ребенок, получивший сладкий леденец, – ответил Джон.
Я принял ставку и с удовольствием заплатил проигрыш.
Ричард принял нас, словно ничего не случилось. Более того, он держался даже радушнее обычного, и это еще сильнее расположило меня к нему.
Иисус сладчайший, это был настоящий предводитель!
Мы овладели Перигё два дня спустя, взяв стены ночным приступом с лестницами. Посадив оставшихся в живых защитников под замок и оставив в крепости небольшой гарнизон, герцог со всей возможной скоростью повел нас на восток. Врагов у нас было много, и, сидя по ночам у лагерного костра, я все лучше понимал причины, побудившие их к мятежу. Большую часть сведений я получал от Джона де Мандевиля. Пережитое в Перигё изменило наши отношения к лучшему, и Филип был уже не единственным моим приятелем среди оруженосцев.
Граф Вульгрин Тайлефер Ангулемский – просвещал меня Джон – умер прошлым летом, оставив наследницей юную дочь Матильду. Ричард, как сеньор Вульгрина, вскоре объявил, что забирает Матильду под свою опеку. Братья покойного графа, Вильгельм и Адемар, о которых герцог упоминал в Кане, стояли на иной точке зрения. По их мнению, быть опекунами Матильды полагалось им, а не герцогу, поскольку это давало ему право распоряжаться доходами с обширных владений девочки до самого ее замужества.
Учитывая переплетение семейных союзов и родственных связей, опутывавших область, недовольным Тайлеферам не составило труда найти союзников. Сводный брат Вильгельма и Адемара, Эмар Лиможский, и прежде восставал против Генриха и Ричарда – как и виконт Тюреннский. Граф Перигорский, владетель Перигё, а также виконты Вентадур и Комборн примкнули к мятежу, и тоже не в первый раз.
Поход герцога против бунтовщиков был стремительным и смертоносным. Его военный замысел заключался в одном: нападать, нападать, нападать. Он передвигался быстрее, чем могли представить себе его враги, неожиданно объявлялся в их землях или под стенами крепостей, прежде чем противники успевали стянуть силы. Зачастую им не оставалось иного выбора, как сдаться.
Замки, один за другим, брались с боя или открывали ворота по мере того, как мы двигались на восток от Перигё. Мы шли по зеленому Лимузену, наименее населенной области среди обширных владений герцога. Здесь встречались обширные леса, где росли дубы и буки, а по ночам слышался вой волков. В полях паслись коровы с лоснящимися боками – здоровенные животные, вдвое крупнее тех, какими владела моя семья.
Как ненавидели нас, должно быть, местные фермеры и крестьяне! Ричард запрещал нам отбирать все, потому как человек с пустым амбаром и скотным двором умрет в зиму от голода, но даже если потерять половину, этого вполне достаточно, чтобы в твоем сердце поселился гнев. Стоять и смотреть, как твое зерно грузят на телеги и угоняют твой скот, – такое и святого выведет из себя. Несмотря на это, вспышки насилия случались редко. Слава богу. Холщовая туника – не чета гамбезону и кольчуге, а вилы не сравнятся с мечом и щитом.
Стычки случались часто: мятежные сеньоры старались ослабить наши силы и подорвать воинский дух. Они нападали из засады при любой возможности. В лесу. На входах в ущелья. На речных бродах. По ночам. В сером сумраке утра перед рассветом. Без усиленных дозоров было не обойтись, и мы, оруженосцы, становились бойцами. Мы поняли, что никогда нельзя оставлять часовых без поддержки. Копали рвы вокруг лагеря. Проверяли колодцы – не лежат ли там туши животных? – прежде чем испить воды. Даже нужду мы стали справлять по двое, чтобы никому не перерезали глотку, как это произошло с несколькими несчастными лучниками.
При всем том на поле боя нам, как правило, сопутствовал успех. Арбалетчикам, носителям метательного оружия, которым пользовались французы, требовалось подойти к врагу намного ближе, чем нашим лучникам, чья дальность стрельбы и меткость были несравненными. Кроме того, герцог располагал бо́льшим числом рыцарей, нежели каждый мятежный барон в отдельности, и по меньшей мере столькими же пехотинцами. Поэтому французы избегали открытого боя: в тех редких случаях, когда доходило до него, мы неизменно брали верх. Много говорят о трусости французов, но, на мой взгляд, главной причиной являлась их заносчивость. Только амадан затевает драку с человеком крупнее и сильнее себя, любил говаривать мой отец. Куда разумнее ударить ублюдка камнем по затылку, а пока он будет приходить в себя, подбежать и повалить на землю подножкой.
Месяц спустя французы стали поступать именно так.
Глава 15
На Ле-Ман опустилась глубокая ночь, и Уильям Маршал собирался отойти ко сну. Слуги поставили под кровать горшок, откинули одеяла и загасили все огни, кроме пары лучин. Комната казалась теперь меньше и уютнее, этакий дом внутри дома. Однажды, Бог даст, он будет почивать в собственном замке, но пока у него есть все необходимое: несколько смен одежды, доспехи и оружие и еще спрятанный в железном сундучке тяжелый кошель с монетами.