Львиное Сердце

– Мальчикам положено учиться стрельбе из лука, девочкам – нет.

А яблоко от яблони недалеко падает, решил я. Я достаточно долго пробыл в Стригуиле и знал, что Ифа – женщина волевая и независимая. Дочь явно пошла в нее.

– Так нечестно.

«Как и то, что я оказался здесь заложником», – с горечью подумал я. Но вслух сказал:

– Что ж, таковы пути этого мира. – Заметив ее неудовольствие и припомнив частые визиты девочки в соколиный загон, я добавил: – Когда подрастете, сможете охотиться с соколами. Разве это не здорово?

Вздох.

– Сокольничий говорит, что много лет пройдет, прежде чем у меня хватит сил.

– Так стоит набраться терпения, госпожа.

«И мне тоже», – хотел добавить я. Как и ей, мне предстоит дожидаться своего часа. Рано или поздно наступит день, когда я снова увижу Ирландию, а с Божьей помощью и свою семью.

– Ты как нянька говоришь. Или как капеллан. Или как моя мать.

С этими словами девочка насупилась.

Я развел руками.

– Взрослые часто говорят детям одно и то же.

– Изабелла! – послышался знакомый вопль.

– Можешь меня научить? – спросила она.

Воровато оглядевшись, я прошептал:

– Стрельбе из лука?

– Да.

Я представил, как к этому отнесется графиня или Сапоги-Кулаки.

– Почел бы за счастье, госпожа, но моя жизнь того не стоит.

– А я думала, что ты мне друг!

– Так и есть, госпожа, – возразил я, но девочка не унималась.

– Обижаешь леди Изабеллу? – сказал знакомый язвительный голос. – Так-то ты развлекаешься, амадан?

– Это не так, – отрезал я и прикрыл глаза ладонью, чтобы получше рассмотреть Сапоги-Кулаки, который скакал через двор в сопровождении одного из своих дружков.

Со дня моего освобождения из темницы между нами установилось своеобразное перемирие. Мы ненавидели друг друга, но я не отваживался на месть, а он, кажется, более или менее признавал во мне знатного заложника.

Когда они подъехали ближе, я обратил внимание, что бока обоих коней побелели от пота. Несмотря на свою ненависть к Фиц-Алдельму, я не мог не проникнуться уважением к нему. Пока прочие рыцари прохлаждались в большом зале, читая стихи или слушая, как менестрель выводит на лютне замысловатые мелодии, он и его друг упражнялись со столбом. Потом во мне зашевелилась зависть. Я был неплох в этом деле – для новичка, – но он-то был дьявольски хорош. Если бы мы бились на турнире, победителем вышел бы только один. Точно так же закончился бы и мой поединок с его приятелем, человеком со странной прической.

– Позаботься о моем коне.

Бросив поводья в мою сторону, Фиц-Алдельм пружинисто соскочил на землю.

– И о моем.

Второй рыцарь, его звали Фиц-Варин, был воспитан несколько лучше и передал поводья мне в руки.

Эти двое ушли, не удосужившись обернуться. Мне стоило быть благодарным Фиц-Алдельму за то, что он не стал больше насмехаться надо мной и не ударил, как все еще делал, если я не проявлял расторопности. Но я чувствовал лишь одно – жгучее желание расквасить в кровь его рожу.

Я решил отплатить Фиц-Алдельму единственным доступным мне способом: с помощью хитрости. Было бы нетрудно покалечить его коня, бессловесного преданного зверя, но при мысли об этом у меня воротило с души. Кроме того, обвиняющий перст сразу указал бы на меня. Вот я, а вот конь, порученный моим заботам. Нет, подумал я, должен быть другой способ. Ослабив подпруги и сняв седла, я повел скакунов к поилке. Пока они жадно пили, я, как делал все эти месяцы, лихорадочно ворочал мозгами, соображая, как нанести Фиц-Алдельму удар и не быть пойманным.

Мой взгляд упал на одну из валлийских прачек на той стороне двора. Этих работящих матрон с постоянно красными руками, похабным юмором и острым язычком я видел каждый день. Я уже тогда не был застенчивым девственником, но от скабрезных намеков, которые эти женщины отпускали полушутя-полусерьезно, у меня не раз вспыхивал румянец на щеках.

Как гласит пословица, люди часто неспособны видеть у себя под носом, и, осознав ее справедливость, я рассмеялся про себя. В тот день нелегкий труд – замачивать грязные простыни и скатерти в растворе из древесной золы и соды – выпал на долю Большой Мэри. Широкая в талии, не блиставшая умом, она была из тех, кто питал ко мне слабость. Напоив лошадей, я прошествовал мимо нее.

– Тебе, похоже, жарко, Мэри.

Валлийский язык похож на ирландский, так что мне вполне удавалось объясняться на нем.

Оторвавшись от деревянного чана, толстуха плотоядно подмигнула мне.

– Будет гораздо жарче, когда ты оседлаешь меня, юный Руфус.

Я постарался изобразить соблазнительную улыбку.

Тыльной стороной ладони она откинула со лба прилипшую прядь волос и проворковала:

– Приходи сегодня ко мне в койку, и я не дам тебе уснуть до рассвета.

Ее мясистая ладонь метнулась к моим чреслам. Я испуганно попятился, но ухитрился подмигнуть ей.

– Ну ты и горячая штучка, Мэри, ей-богу! Слушай, тебе, наверное, пить хочется?

– Умираю от жажды.

Она облизнула губы.

– Я принесу кружку пива.

– Да благословит тебя Бог, парень, – сказала валлийка, просияв.

Направляясь к кладовой, я насвистывал.