Львиное Сердце

Предупредив меня взглядом – «стой на месте», – майордом направился к двери в перегородке, постучал в нее. Женщина ответила, и он вошел, прикрыв за собой дверь. Вскоре он вернулся, и по его уже знакомому презрительному взгляду я рассудил, что графиня не замедлит выйти следом.

Дверь открылась. Появилась женщина в сопровождении трех служанок. Майордом объявил по-французски о выходе графини Ифы. Воцарилась тишина, все головы повернулись в сторону помоста. Я понимал, что пялиться нельзя, но ничего не мог с собой поделать.

В то время Ифа насчитывала тридцать одно лето. Лучшие ее годы, надо думать, остались уже позади, но у меня от усевшейся напротив женщины перехватило дух. Все мысли о ней как о враге рассеялись как дым. Я пожирал ее глазами. Длинное платье из зеленого шелка переливалось при каждом движении, оттеняя темно-рыжие волосы, убранные под тончайшую золотую сетку с драгоценными камнями. Гибкую талию обхватывал пояс из того же благородного металла, на груди сияла брошь с кроваво-красным рубином.

Услышав возмущенное шиканье, я оторвал глаза от Ифы. Майордом яростно жестикулировал, указывая, что мне следует поклониться. Похолодев, я сделал поясной поклон и сказал по-ирландски:

– Тысяча извинений, госпожа.

– В Ирландии не учат больше хорошим манерам?

Ифа тоже говорила на ирландском. Тон был мягким, но под ним угадывался металл.

Смутившись, молясь о том, чтобы она не заметила моего вожделения, я поклонился снова. За спиной слышались смешки. «Chien», – произнес чей-то голос. «Ирландская собака», – сказал кто-то другой. Щеки мои стали пунцовыми.

– Учат, госпожа, – ответил я. – И я напрочь о них забыл. Умоляю простить меня.

Улыбка коснулась ее глаз, обворожительно-зеленых.

– Ты прощен. Если то, что мне рассказали, правда, неудивительно, что соблюдение придворного этикета должно волновать тебя меньше всего. – (Не зная, что ответить, я промолчал.) – Ты Фердия О Кахойн, из Кайрлинна, что в Лейнстере, препорученный заботам моего сына в залог доброго поведения твоего отца?

– Да, госпожа.

– Обещание будет сдержано?

Удивленный, я припомнил наказ отца: никогда не склоняться перед англичанами. «Я тоже не буду, – сказал он, подмигнув. Заметив мою тревогу, он продолжил: – Не бойся. Я постараюсь выглядеть верным в глазах солдат здешнего гарнизона, чтобы ты мог вернуться благополучно. Но есть разные способы борьбы с врагом. С толком потраченное серебро может сделать многое. Оружие, доспехи, люди, чтобы пустить их в ход. – Он еще раз подмигнул. – Большего сказать не могу, вдруг ты ненароком выдашь что-нибудь».

– Ну? – требовательно спросила Ифа.

– Прошу прощения, госпожа. Я думал о своей семье. – С облегчением заметив, что выражение ее лица смягчилось, я продолжил: – Мой отец – человек слова.

– А ты?

Изумленный такой прямотой, я почувствовал себя задетым и, вскинув подбородок, заявил:

– Я тоже, госпожа. В Ирландии я дал клятву не сбегать. И теперь снова даю ее вам, перед лицом Господа и всех его святых.

Ифа выглядела довольной.

– Как я понимаю, во время моего отсутствия ты содержался в камере под нами.

Для вящего эффекта она топнула туфелькой по помосту.

– Да, госпожа. Меня освободили всего час назад.

– Мне сказали, что рыцарь Роберт Фиц-Алдельм дурно обходился с тобой. Что он тебя бил. – Она повторила это по-французски и, когда в зале послышались изумленные возгласы, бросила взгляд в сторону Сапоги-Кулаки. Изабелла поговорила-таки с матерью, решил я. – Это правда?

Теперь зеленые глаза графини смотрели на меня.

Бил, и не раз, хотелось сказать мне. Но я ощущал на себе взгляд Сапоги-Кулаки, прожигавший дыры в спине моей туники. Стригуилу предстоит стать домом для меня, размышлял я, а Изабелла – пока единственный мой друг. Ее знатное происхождение служит залогом того, что наши дороги будут пересекаться редко, и при всем ее расположении она лишь ребенок. Зато с Сапоги-Кулаки я буду встречаться ежедневно, и у него тут, несомненно, хватает друзей и союзников. Возможно, он уже знает, как превратить мою жизнь в муку. А если обвинить его прилюдно, недолго получить нож между ребер под покровом ночи.

Я принял решение.

– Пока наш корабль поднимался вверх по реке, между нами произошла размолвка, госпожа. Я был груб с Фиц-Алдельмом, а когда он сделал мне выговор, поднял на него руку. – Весьма вероятно, что Сапоги-Кулаки сказал что-то похожее. На этом и строился мой расчет. – Он поступил так, как сделал бы любой другой рыцарь, и леди Изабелле довелось стать свидетельницей случившегося.

Ифа насупила брови, но ничем не показала, что не верит моему рассказу.

– А потом, когда ты очутился в темнице?

Она воззрилась на меня, и, хотя это было невозможно, мне казалось, будто она видит синяки, покрывающие мое тело под туникой и штанами.

– Еда была скверной, госпожа, но больше мне жаловаться не на что.

Я послал ей улыбку, казавшуюся мне убедительной.

Раскусила она мою ложь или нет, сказать не берусь, но ее полные губы изогнулись в усмешке.

– Со стороны Фиц-Алдельма неправильно было сажать тебя под замок, но, возможно, в тех обстоятельствах это было вполне объяснимо.