Львиное Сердце. Дорога на Утремер

Даже теперь мысль о Жоффруа отозвалась глухой болью. Из него вышел бы идеальный союзник, может быть даже друг, в то время как Ричард воплощает всё, что Филипп так ненавидит в других мужчинах: надменность, браваду, похвальбу. День расплаты рано или поздно придёт, и Филипп не сомневался, что его ум возобладает над мышцами Ричарда. Но как неприятно смотреть, как человек, уступающий ему во всем, что по-настоящему ценно, купается в похвалах, почитании и славе. А Святая земля станет для Ричарда идеальной сценой, бесконечной возможностью лить кровь, принимать величественные позы и совершать подвиги.

Внизу двигались по мосту воины. У них целая вечность на переправу уйдёт, мрачно подумал Филипп. Но затем его ждёт хотя бы краткая передышка от неприятного общества Ричарда, потому как они договорились, перейдя Рону, разделиться: Филипп со своими людьми идёт по суше в Геную и на нанятых судах переправляет французов на Сицилию, Ричард же спешит в Марсель, где его дожидается английский флот. Слегка взбодрившись при мысли о скором расставании, Филипп уже повернулся, чтобы пойти в свой шатёр, как послышались крики.

Резко оборотившись, он ахнул при виде открывшегося зрелища. Несколько пролётов деревянного моста обрушились под весом такого множества людей, сбросив воинов в воду. Некоторые отчаянно цеплялись за сваи и обломки, другие барахтались, и все взывали к Всевышнему и товарищам о помощи.

Ричард уже гнал скакуна вниз по склону, выкрикивая приказы. Воины бросали верёвки, протягивали тонущим древки копий, иные из рыцарей отважно понукали коней зайти в бурливый поток. Филипп совсем не удивился, когда один из жеребцов вздыбился и сбросил седока в воду — в его глазах лошади казались созданиями столь же капризными и непредсказуемыми, как женщины. Его изумило, однако, насколько быстро и успешно было организовано спасение людей. За считанные минуты большинство тонущих вытащили на берег, лишь двоих поглотили вздувшиеся воды Роны. Однако войско оказалось теперь отрезанным от своих полководцев, будучи отделено от них бурной рекой.

Шатёр Филиппа защищал от полуденного солнца, но был переполнен, поскольку к королю пожаловали его кузены, герцог Бургундский, граф Неверский, архиепископ Шартрский, сын графа Першского Жофре, а также ещё несколько лордов и рыцарей. Гийому де Барре одному требовалась место, которого хватило бы на двоих — он был широк в обхвате, как дуб, и как дуб высок. Рыцарь являлся одним из самых популярных членов свиты Филиппа, поскольку никогда не позволял добытой в боях славе застить себе глаза и умел с помощью шутки предотвратить разрастание мелкого спора в серьёзную ссору. Не давать людям выплёскивать эмоции друг на друга, не дожидаясь битвы с сарацинами, было серьёзной проблемой. Ричард установил для моряков строгий порядок с серьёзными наказаниями за убийство, драку, кражу, игру и богохульство. Но подобные ограничения не могли поддержать мир среди знатных лордов, привыкших поступать по-своему. Гийом де Барре взял на себя обязательство сделать поход настолько свободным от ссор, насколько это в его силах.

Хотелось Гийому облегчить и груз, лежащий на плечах короля, поскольку Филиппа явно что-то угнетало. Государь отрядил в Париж гонцов с письмами к матери и дяде, содержащими дальнейшие указания, как управлять страной в его отсутствие, но после этого погрузился в угрюмое молчание, не обращая внимания на кипящий вокруг разговор. Когда Гийом предложил сыграть в шахматы, король несколько оживился, потому как считал игру полезной, развивающей стратегический ум и терпение. Однако пламени из искры интереса не разгорелось.

Вместо этого Филипп приказал принести ларец и в очередной раз перечитал доклад о здоровье сына. Трёхлетний Людовик часто болел. Больше всего Филиппа страшило, что он погибнет в Святой земле, а Людовик не доживёт до совершеннолетия. Ну почему Всевышний забрал у него родившихся в марте близнецов? Останься они жить, ему можно было бы покинуть Францию, не опасаясь так за будущее династии. Вместо этого Изабелла истекла кровью, так и не прижав к груди маленькие комочки, исторгнутые из её чрева, а судьба Филиппа висит на тончайшей из нитей — на хрупкой жизни единственного сына.

Филипп не понимал, почему Ричард проявляет такую беспечность в отношении наследника. Да, по счастью, у него есть взрослый брат и юный племянник, способный похвастаться тем самым крепким здоровьем, в котором Господь отказал Людовику. Но неужели Ричарда устраивает перспектива передать корону Джону или Артуру? Или он так непоколебимо и кощунственно уверен, что вернётся из Святой земли? Зная Ричарда, разумно было предположить последнее, подумалось Филиппу. Анжуйцы печально известны стремлением путать волю Всевышнего со своей собственной.

— Сир! — Полог откинулся, и в шатёр ворвался Матье де Монморанси.