Львы Аль-Рассана

– Они сражались так, словно воевали вместе всю жизнь, – задумчиво произнес Бадир и поставил на стол свой бокал. Он взглянул на визиря. Мазур молча ответил ему взглядом. Через мгновение эмир произнес: – Ты думаешь о том, как лучше всего их использовать. О Картаде?

Визирь кивнул. Они долго смотрели друг другу в глаза. Словно вели диалог без слов. Мазур снова кивнул. В пламени свечей выражение лица эмира было серьезным.

– Ты видел, как смотрели они друг на друга сегодня утром, в саду?

– Этого трудно было не заметить.

– Думаешь, вальедец – достойная пара ибн Хайрану?

Мазур снова поднял палец и погладил бороду.

– Они очень разные. Вы их видели, государь. Возможно, так и есть. Может быть… Если честно, то я не знаю, что об этом и думать. Но знаю, что здесь собирается слишком много сил, и не думаю, что это понравится ваджи, не говоря уже об остальных. Воины-джадиты из Вальедо в придачу к воинам из-за гор, сыновья этой куртизанки, женщина-врач из киндатов в придачу к визирю-киндату, а теперь еще самый известный светский человек в Аль-Рассане…

– Я считал таковым себя, – лукаво произнес эмир Бадир.

Губы Мазура дрогнули в улыбке.

– Простите меня, повелитель. Тогда два самых известных человека…

Лицо Бадира снова стало задумчивым. Он выпил уже много вина – без видимого эффекта.

– Забира сказала, что второй сын Альмалика отправился на другую сторону пролива. По ее словам, чтобы вести переговоры с лидерами мувардийцев.

– Да, Хазем ибн Альмалик. Я об этом знаю. Он уехал уже давно. Останавливался ненадолго в Тудеске у тамошних ваджи.

Бадир осмысливал это. Охват и глубина осведомленности бен Аврена были легендарными. Даже эмир не знал всех ее источников.

– И что ты об этом думаешь?

– По правде говоря, ничего хорошего, мой повелитель.

– Мы послали наши дары в пустыню в этом году?

– Конечно, господин.

Бадир поднял свой бокал и сделал глоток. Потом его губы снова дрогнули в той же насмешливой улыбке.

– С того самого времени, когда мы начинали, мы не были уверены ни в чем хорошем, правда? Долгий путь мы прошли, друг мой.

– Он еще не завершен.

– Но конец уже близок? – Голос эмира звучал мягко. Визирь мрачно покачал головой.

– Нет, если это будет зависеть от меня.

Бадир кивнул, расслабился в своем кресле, прихлебывая хорошее вино.

– Будет так, как угодно звездам. А пока что нам делать с этими… львами в городе в такое время года?

– Думаю, отправим их подальше.

– Зимой? Куда?

– Есть у меня одна идея.

Эмир расхохотался.

– У тебя всегда есть идея.

Они улыбнулись друг другу. Эмир Бадир поднял свой бокал и молча отсалютовал визирю. Мазур встал и поклонился, поставив свой бокал с вином.

– Я вас покидаю, – сказал он. – Доброй ночи, мой повелитель. Пускай звезды и дух Ашара хранят вас до наступления рассвета.

– А твои луны пусть сделают для тебя светлее тьму, друг мой.

Визирь еще раз поклонился и вышел. Ближайший из слуг закрыл за ним дверь. Однако эмир Рагозы не сразу лег в постель. Он долго неподвижно сидел в своем кресле.

Он думал о том, как погибают правители, как приходит к ним слава, задерживается ненадолго, а потом уходит. «Как это доброе вино, – подумал он. – Подарок от Аммара ибн Хайрана, который убил собственного повелителя совсем недавно». Что оставляет после себя правитель? Что оставляет после себя любой человек? И его мысли вернулись по кругу к тем стихам, которые они слушали после ужина, непринужденно раскинувшись на ложах в пиршественном зале, через который струился усмиренный поток, тихим журчанием создававший фон для произносимых слов.

Пусть этой ночью услышим мы голос печали.
Пусть лунам сегодня печаль дает имена.
Пусть голубой луне будет имя «Потеря»,
А белой – имя «Воспоминанье».
Пусть серые тучи закроют сияющий свет
Звезд в вышине и сомкнутся над тем водопоем,
Куда приходил он, чтоб жажду свою утолить;
Где собираются ныне прочие звери помельче
Без трепета – Лев никогда не придет…

Эмир Рагозы Бадир неторопливо вылил в бокал последние капли сладкого светлого вина и залпом выпил.

Не только эмир бодрствовал в этот миг во дворце Рагозы, несмотря на день и вечер, слишком насыщенные событиями даже для человека, привычного к подобным вещам.

Охваченный физической усталостью и внутренней тревогой, господин Аммар ибн Хайран в конце концов покинул изысканно обставленные и украшенные комнаты, отведенные ему на эту ночь, и вышел на улицу, когда давно уже стемнело.