Львы и розы ислама

Джарвал ибн Аус по прозвищу Карлик, уродец и мастер жанра поношений (хиджа), тоже принял ислам. Он сделал свой профессией желчность и язвительность, вместо панегириков обливая врагов помоями. Его стихи изумляли современников своей грубостью и непристойностью. При этом Джарвалд не вкладывал в них никакой злобы, ничего личного: это была лишь поэтическая игра, демонстрация литературной силы, то есть те же восхваления, только с другим знаком. Упиваясь своим мастерством, он бичевал и высмеивал даже собственных родственников: главное было показать талант, а против кого он обращался, не имело значения. В одном из стихов он пишет, что, не зная, на кого излить свою злобу, готов проклинать самого себя.

Профессиональным панегиристом был и самый выдающийся поэт того времени ан-Набига. За деньги этот блестящий стихотворец мог воспеть кого угодно. Причем его оружие было обоюдоострым и при случае легко обращалось против того, кого он восхвалял. Ему пришлось бежать от хирского князя из-за едкого пасквиля, в котором он выставил своего покровителя трусом, самодуром и извращенцем. По другой версии, он случайно увидел обнаженной жену князя и описал ее так красочно и живо, что муж поклялся его убить. Какое-то время он безбедно жил при гассандиском дворе, но потом вернулся к князю Хира и в честь примирения написал свою лучшую касыду, получив в награду целый караван верблюдов.

Его хвалебные стихи не претендовали на правдивость – это был только способ заработать на жизнь. Ан-Набига был мастером стиха в самых разных жанрах, владевшим гибким и точным языком, одинаково остро и наглядно описывавшим природу, зверей и женскую красоту. Широко известно его описание змеи – как она лежит, свернувшись в кольцо и кося глазами, притворяясь слабой и храня лицемерный вид, но из ее пасти торчат «острые и кривые, как иглы, зубы».

Не менее знаменито его описание нагой княгини. Поэт подробно изобразил складки на ее животе и упругие соски, от которых грудь кажется выше. На ней золотое ожерелье, она похожа на ручную газель, которая «светит на тебя черными зрачками». В ее глазах – неудовлетворенное желание: «так больной смотрит на лица своих посетителей». Она словно ромашка после утреннего дождя, когда цветок уже высох, а стебель еще влажен. Даже монах во время молитвы не смог бы отвести от нее взгляд и думал бы, что идет праведным путем, хотя давно уже с него свернул. Сжав ее тело, почувствуешь, как оно подастся под рукой и тут же вернет свою форму. А если войти в ее лоно, почувствуешь «возрастающую упругость». Все это тоже своего рода панегирик, почти боготворящий женское тело и в то же время упивающийся исходящим от него соблазном.

Ан-Набига стал признанным мэтром, почитавшимся во всем арабском мире. Репутация его была так высока, что его приглашали как судью на поэтические состязания. Многие считали его лучшим арабским поэтом или, по крайней мере, вторым после Имруульккайса. Стихами ан-Набиги восхищался даже суровый халиф Омар.

Поэзия при Омейадах

Омейяды, как и положено восточным правителям, покровительствовали поэтам. Халиф Йазид первым стал назначать придворным панегиристам ежемесячную пенсию. Хотя традиция поэтических соревнований продолжалась и в это время, – в пригороде Басры Мирбаде, где останавливались караваны, на верблюжьем рынке устраивалась ярмарка, на которой выступали поэты и рассказчики историй, – большинство поэтов переместилось ко дворам халифов, где они соревновались уже за внимание и дары властителя.

Вкусы правителей и меценатов диктовали поэтам свою волю. Кроме восхвалений, халифы и другие омейядские вельможи любили любовные стихи и описание дружеских попоек. При Омейадах впервые появилась чистая лирика – небольшие стихотворения о любви, которые пели под лютню, – самостоятельные описания военных походов и битв, стихи на коранические темы. По сравнению с бедуинской касыдой кругозор поэзии сильно расширился: теперь описывали не только пустыню, но и сады, реки, фонтаны, дворцы, городские улицы. Поэты вкрапляли в стихи сцены охоты и пирушек, иронические зарисовки уличной и придворной жизни, шутки и пародии.

«Тремя китами» арабской поэзии того времени были аль-Ахталь, аль-Фарадзак и Джарир. Характерно, что все трое постоянно ссорились и поливали друг друга грязью в стихах, порой в самых грубых и непристойных выражениях.

Первый, аль-Ахталь, чистокровный араб из христиан-монофизитов, не был мусульманином, но так удачно восхвалял халифов, что получил титул «поэта Омейядов». Возможно, именно он придумал называть представителей Омейядской династии «халифами Аллаха», то есть заместителями не Пророка, а самого Господа. Хвалебные стихи аль-Ахталя считались непревзойденным образцом этого жанра. Сравнение щедрости халифа с рекой Евфратом поразило арабов до глубины души, а Харун ар-Рашид считал одно из его двустиший лучшим, что было когда-либо написано о халифах.