Львы и розы ислама

Характер у него был скорее добродушный, он любил выпить и прекрасно описывал не только дружеские пирушки, но и само вино, во всех его качествах и проявлениях. Когда халиф Адб аль-Малик предложил ему принять ислам, он ответил, что лучше пить вино, чем быть мусульманином.

Налейте всем! Да здравствует вино!
Как муравьи в песке, ползет в моих костях оно.
И закипают пузырьки на дне, как будто там
Сто человечков, и они, смеясь, кивают нам.

В жанре поношений он был самым деликатным из поэтов и никогда не писал ничего, что «не могла бы произнести девушка в присутствии отца».

Аль-Фарадзак, коротышка с толстым животом, за свою внешность получил прозвище «кусок теста». Как человек он был довольно беспринципен, служил разным господам, восхваляя их во время успеха и понося после поражений. Среди неприглядных черт его характера называют жадность, трусость, наглость, высокомерие, бахвальство, разгульность и развратность – целый набор пороков. Когда один богач подарил ему тысячу дирхемов, кто-то из стоявших рядом заметил: «Ему хватило бы и тридцати: десять на шлюх, десять на еду и десять на выпивку». Он пережил десять омейядских халифов, каждого из которых восхвалял сверх меры. Абд аль-Малика он прямо называл «лучшим из живущих людей»:

О правоверных властелин, владыка жизни, мой халиф,
Здесь, после Бога, ты один и всемогущ, и справедлив!

Современники боялись его острого и злого языка, а его стихотворная перебранка с поэтом Джариром вошла в легенду. Были широко известны его стихи о том, как он в пустыне накормил голодного волка и как однажды ночью соблазнил сразу пять красавиц, «более чистых, чем страусиные яйца»

Третий из великих, Джарир, был бедняком-бедуином, пасшим в детстве скот. В соперничестве с аль-Ахталем и аль-Фарадзаком он всегда проигрывал из-за своего худородства («дырявой родословной», как острил аль-Фарадзак), поэтому халифы ценили его ниже и награждали меньше. Удерживаться при дворе ему помогало покровительство всемогущего аль-Хаджжажда, который питал к нему симпатию, хотя даже его удивляла неутомимая злобность поэта. Желчный и ядовитый Джарир специализировался больше по поношениям, чем по хвалам. Сравниться с ним в этом жанре не мог никто (кроме разве что аль-Фарадзака). Быть высмеянным Джариром считалось почетным – это позволяло причаститься к его славе. Далеко не каждого он удостаивал ответом и насмешкой. При этом никакой морали для него не существовало – в ход шли клевета, издевки, площадные ругательства. Так, аль-Фарадзака он называл «мерзким выкидышем», «коротконогим ублюдком», сыном шлюхи и тому подобное, а про его отца писал, что тот «грязен как лужа, где барахтается осел».

Число выдающихся поэтов этого времени, конечно, не ограничивалось священным числом «три». В омейядскую эпоху их было не меньше, если не больше, чем в славные временя джахилийи, и они блистали не менее яркими талантами. Даже не самый крупный из них, Зу-р-Румма, мог бы без стыда вступить в соревнования с Антаресом или Имруулькайсом. Описания в его касыдах так же неожиданны, точны и наглядны, как и у доисламских поэтов. Достаточно прочитать его фрагмент о вылупившихся страусятах, где расколотые яйца валяются на песке, словно высохшие черепа, и птенцы выкарабкиваются из скорлупы со крюченными лапками, а кожица на них будто покрыта струпьями.

Свой поэт имелся у хариджитов – это был ат-Тириммах, суровый аскет, отвергавший земные блага и воспевавший воинов за веру. Звездой шиитской поэзии считался аль-Кумайт, учитель из Куфы, поносивший Омейдов и сидевший за это в тюрьме.

Хиджазцы

Именно в омейядское время в Хиджазе родилась любовная лирика в форме небольших песен – газелей. Это было как бы продолжение греческой и римской лирической поэзии Катулла, Тибулла и Секста Проперция. Она возникла сразу в двух видах: легкая и чувственная лирика крупных городов – и трагическая, бедуинская поэзия пустыни.

Первая расцвела прямо в родовом гнезде Пророка – Мекке и Медине, причем всего через полстолетия после принятия ислама. После победоносных войн в священные города хлынул поток неисчислимых богатств, быстро приучивший их жителей к роскоши и развлечениям. В это время стало модно быть изнеженным, праздным, легкомысленным и сластолюбивым. Молодые повесы, проводя время в безделье, выглядывали себе красивых девушек среди молодых паломниц, стекавшихся со всего халифата в Мекку. Смелые романы завязывались прямо в мечетях или у Каабы, где женщинам приходилось откидывать покрывала, чтобы поцеловать Черный камень. «Она отказывает мне в том, что дает другому!» – возмущенно восклицал поэт, описывая этот поцелуй.