Львы Сицилии. Сага о Флорио

— Они уже невесты. Почему бы не подумать о подходящей партии?

Не в первый раз об этом заходит разговор, но сегодня Джулия воспринимает его по-другому. Более категорично. Враждебно. Как будто режут по живому, и она знает: без боли рана уже не заживет.

— Они хорошие девушки. Не Венеры, да, но милые и деликатные. И, конечно, их не приглашают не потому, что они плохо воспитаны. По другой причине.

— И ты туда же? Не устраивай сцену. Они — невесты, за ними дают щедрое приданое, тут нечего больше обсуждать, мужчин сейчас только это интересует, — раздраженно произносит Винченцо. — Я не позволю им выйти замуж за первого встречного, потому что они носят имя Флорио!

— Ты прекрасно знаешь, что имени и денег недостаточно. Даже сейчас.

Это не сомнение. Это утверждение. И Винченцо молчит, потому что жена права.

Он подходит к столу, садится. Утыкается лицом в сжатые кулаки.

Сначала возникло подозрение. Оно зрело внутри него несколько месяцев, с тех пор как он пустил слух о своих дочерях на выданье.

Затем подозрение подтвердилось. Не кто иной, как Габриеле Кьярамонте Бордонаро, только что швырнул ему подтверждение в лицо с отличающей его бесстыжей искренностью:

— Дон Винченцо, вы знаете, я не стесняюсь высказывать вам свое мнение. Прямо вам говорю: мои сыновья не женятся на ваших дочерях, и не потому что они для нас малопривлекательные партии или что я не уважаю вас… иначе я не вел бы с вами дела. Напротив, я был бы рад породниться с вами. Но вы знаете, нет нужды повторять: деньги — одно, а семья — дело совсем другое. А ваши девочки родились в обстоятельствах, скажем так… определенных.

Он долго не мог прийти в себя от услышанного.

Давно он не испытывал подобного стыда. Винченцо встает из-за стола. Возможно, думает он — пока ходит по комнате и пересказывает их разговор жене, — последний раз переживал такое страшное унижение только в молодости.

— Вот так. Я не подхожу, — заключает он тихим голосом, пропитанным ненавистью и горечью. — Наши дочери не подходят. Я, создавший дом Флорио… мы не подходим.

И глядя на Палермо, раскинувшийся под октябрьским солнцем, не замечает, что у Джулии глаза наполнились слезами.

— Брак с дворянской семьей. Он нужен тебе, а не им, — произносит она тихо, опасаясь, что вот-вот разрыдается. Старая боль бушует в ней с новой силой. — Это то, что не получилось у тебя, да?

Джулия видит, что муж задумался. Шагнул в прошлое. Об этом говорят сжатые в кулак пальцы.

Она, с комом в горле, тоже вспоминает. Анджелина и Джузеппина — на которых показывали пальцем, которых крестили тайно, без всякого торжества, даже бокалов не подняли — были признаны только после рождения Иньяцио, ребенка мужского пола, продолжателя дела торгового дома.

И не важно, что сейчас у них приданое, заставляющее наследников аристократических семей бледнеть, не важно, что они говорят по-французски, носят драгоценности или кружевную вуаль на мессу, — они так и остаются незаконнорожденными. А она — содержанкой. Иные воспоминания лежат на дне памяти, но не умирают, всегда находят силы подняться из глубин и причинить боль.

Потому что бывает боль, которая не проходит.

Но Винченцо сейчас не до ее переживаний: он не может смириться с тем, что получил отказ. Глаза ему застилает пелена гнева, за ней не видно чужих обид.

— Попробуй понять. Я тогда был… — Он делает паузу, просит у нее помощи.

Помощи, которой не будет. Уже нет.

— Ты строил и ломал, Винченцо, не думая ни о ком. Я несколько лет жила с нашими детьми без всяких прав, боясь, что с минуты на минуту ты выставишь меня за дверь, что женишься на дворянке, которую искала тебе мать. — У Джулии сипнет голос, но она делает над собой усилие. Она должна сказать то, что надо сказать, что носит в душе многие годы. — Ты жил своей жизнью, шел своей дорогой… — Она рубит воздух рукой, голос дрожит. — Но с меня хватит, ты должен выслушать меня. Я не позволю, чтобы Анджелина и Джузеппина прошли через то, через что прошла я, не хочу, чтобы они унижались так же, как я. Ни одна из наших дочерей в угоду тебе не выйдет замуж за того, кто ее презирает, только лишь потому, что ты хочешь защитить свои интересы, интересы дома Флорио.

Винченцо тяжело опускается в кресло.

— Я женился на тебе, Джулия.

Он испытующе смотрит на нее снизу вверх в немой просьбе о перемирии.

— Потому что у тебя родился мальчик и тебе надо было узаконить наследника. Если бы родилась еще одна девочка, я все еще жила бы на виа Дзекка-Реджа, а у тебя, вероятно, была бы жена лет на десять моложе, родившая тебе наследника.

В этих словах звучит ее многолетний страх — страх того, что она никогда не подходила ему. Что она — его самое большое разочарование. Провал всей его жизни.

Винченцо встает, кладет руки ей на плечи.

— Нет. — Подходит ближе, почти дышит ей в лицо. — И да. — Обнимает ее, говорит на ухо: — Потому что даже если б я такую нашел, то не разрешил бы ей разговаривать со мной так, как ты.