Хлопковая пряжа, иглы, коклюшки, подушки для плетения кружев.
Кружевоплетение — это искусство.
Чтобы сплести несколько сантиметров кружев, чтобы, переплетая одну нить с другой, создать узор из тонких линий, нужны уверенные руки, терпение и острое зрение.
Это хорошо знают кружевницы с небольшого острова Бурано, который веками кормился за счет их трудов. Екатерина Медичи, убедив нескольких женщин поделиться своими умениями, отправила их во Францию преподавать в монастырях это секретное искусство. Кружево Центральной Европы отличает
Столь любимое Наполеоном кружево становится обязательным атрибутом придворных нарядов.
В Англии, на родине промышленной революции, для плетения кружева на тончайших тканях начинают использовать вязальные машины. Даже королева Виктория выходит замуж в вуали из гипюра, произведенного механизированным способом, и кажется, что нет больше будущего у этого изящного искусства.
И все-таки ручное кружевоплетение не умирает. Появляются коклюшки, позволяющие работать быстрее благодаря наматыванию на них нитей. Входит в обычай использование крашеного шелка. Девушки из бедных семей дерзают осваивать ремесло.
Лишь годы спустя это старинное искусство вновь расцветет в Венеции и оттуда распространится по всей Италии.
Кружево ручной работы становится достоянием немногих богатейших семей. Оно ценится наравне с ювелирными украшениями.
Сокровище.
Стоит невыносимая жара, палит беспощадное солнце.
Палермо умирает. По виа Кассаро проезжают телеги, запряженные изнуренными клячами. В телегах — трупы. Извозчики кричат:
— Кому мертвых похоронить?
Кто-то дает знак и спустя минуту выбрасывает тело из окна.
Каждый день город платит дань жертвами холеры, добравшейся до острова с континента в июне 1837 года. И то, что не удалось сделать заразе, довершают люди. Вслед за эпидемией пришел народный бунт, подстрекаемый теми, кто обвиняет короля в распространении инфекции: вода и еда, кричат они, нарочно были заражены, чтобы умерло больше людей.
Фасады барочных дворцов из туфа, крепко запертых на засовы, напоминают раскаленные на солнце черепа. Брошенные дворянами жилища обшаривают в поисках еды или денег. Магазины и лавки поджигают. Вымаливая кусок хлеба, люди умирают прямо на улицах. Зерно из деревень больше не привозят. Дезинфекция хлором не защищает от заразы, лишь заполняет переулки вонючим дымом, который смешивается с заплесневелым запахом костров, разводимых на площадях для сожжения простыней и мебели. Только два-три доктора, оставшихся в городе вместе с несколькими монахами, ходят из дома в дом для соборования. Или помолиться за упокой души усопших.
Даже море, виднеющееся за Порта-Феличе, кажется нереальным, почти недостижимым. В бухте Кала всего несколько судов. Многие из них стоят на якоре из-за карантина.
Винченцо проходит вдоль стены по виа Арджентьери. Он пока не уехал из города, но сделает это совсем скоро. Пинком отшвыривает бродячую собаку, копающуюся в мусоре. Закрывает лицо носовым платком, чтобы не дышать вредными испарениями, поднимающимися от сточных вод канализации. Повсюду тяжелый запах смерти, от которого некуда деться.
В начале виа Дзекка-Реджа в окружении вооруженных мужчин — экипаж с зашторенными окошками. Джулия, в шляпе с вуалью, стоит рядом. Она ищет Винченцо глазами, вглядывается вдаль. Увидев его, прижимает руки к груди и бежит навстречу.
— Поехали с нами, — с ходу говорит она, без приветствия.
Он мотает головой, настойчиво повторяет, что пока не может.