Они спят вместе, как муж и жена. Однако за стенами этого дома, за двором дома на виа Дзекка-Реджа — город. Палермо, который тоже может быть властной любовницей, и Винченцо знает — какой: ревнивой, переменчивой и капризной, способной расцвести или стать ничем за одну ночь.
Но под красивой личиной она скрывает темную душу.
Винченцо несет в себе частицу этой тьмы. И он обязан быть начеку, ведь то, что его женщина ему прощает, город не сбросит со счетов. Палермо будет любить Винченцо и семью Флорио, пока они приносят деньги и способствуют его процветанию. Сейчас город совершает таинство преображения: раскрашивается в разные цвета, заполняется стройками и новыми зданиями. И его деньги, деньги дома Флорио, Палермо необходимы.
Карло Джакери, в начищенных ботинках и льняной куртке, наблюдает за Винченцо. Тот, как это часто бывает, сосредоточенно обдумывает что-то, а потому уже несколько минут молчит и не слушает его.
— Виченци?
— А?
— Я говорю — ты не слушаешь. Не понимаю, это мой голос ввел тебя в такую задумчивость, или ты хочешь что-то сказать мне?
Винченцо проводит в воздухе рукой, мол, извини.
— И то, и другое, по правде говоря. Так о чем мы?
— О том, что монахини из монастыря Бадиа-Нуова жалуются на шум ткацких станков прядильной фабрики. Хотя жаловаться должны были бы монахи, ведь они ближе. Но их можно понять, этих богомолок.
Винченцо подпирает подбородок кулаками.
— Вот что такое Сицилия. Только задумаешь что-то новое, вечно кто-то жалуется. Или ему, видите ли, мешают, или не угодили, или его возмутили до глубины души, и каждый норовит указывать, что мне следует делать…
— Я понял, — Карло посмеивается в усы. — Я думал облицевать стены пробковыми панелями, чтобы заглушить шум, но не уверен, поможет ли это уладить конфликт. Благочестивые женщины жалуются еще и на пар от машин.
— Это же прядильные фабрики. А пар — горячая вода! В Англии они появились еще двадцать лет назад, и никто не смел возражать. Пусть прочитают на пару-тройку молитв больше и закроют окна. Послушай меня лучше… — Винченцо ищет листок, перечитывает его. Складка меж бровей делается глубже. — Читай.
Джакери поправляет очки, сосредотачивается.
— Продажи тунца уменьшились… На всех тоннарах, не только на Сицилии. Спрос снижается и на сардины, и на потроха.
— Угу, — Винченцо жестом просит его читать дальше.
— Как думаешь, почему? Потому что, говорят, они вызывают цингу?
— Да. С англичан берут пример и другие судовладельцы. Но я-то знаю, что это не так. Моя семья не только торговала соленой рыбой годами, но и ела ее, и все наши зубы целы.
— Поди угадай, в чем истинная причина. Конечно, подобное снижение… пока не очень заметное, но оно может продолжиться.
Винченцо недовольно отмахивается.
— Мясо можно долго хранить на льду с гор Мадоние. Но тунца всегда солили!
— Нужен другой метод… — Карло задумался. — Что-то вроде копчения… не знаю, можно ли коптить тунца. Или…
Винченцо поднимает голову.
Отец маринует рыбу в масле, после того как промыл ее от соли, потому что…
Он роется в бумагах, ищет календарь.
— Следующий забой тунца… Ближайшая
Джакери наблюдает за ним. Винченцо, кажется, воодушевился и как будто сразу помолодел.
— Почему мясо гниет, Карло? — спрашивает он его, вставая. Не дожидаясь ответа, продолжает: — Потому что его пожирают черви. Но если мясо вареное, оно хранится дольше. И как его сохранить, чтобы оно не гнило? — Он подходит, наклоняется к нему. — Если я хочу, чтобы оно хранилось шесть месяцев или год, предположим, во время путешествия по океану, или даже дольше, что мне делать?
И он шепотом излагает ему свою идею.
В мае с приходом весеннего тепла начинается забой тунца. Рыбы много, моряки благодарят святого Петра и святого Франческо ди Паола за такое изобилие.
В мае банки с тунцом в масле, жестяные и стеклянные, определены в погреб дома Джакери, под присмотр удивленной, но бдительной Каролины, жены Карло.
Должно пройти определенное время.
Год.
Год, чтобы проверить. Чтобы понять, может ли вареный тунец, замаринованный в оливковом масле и плотно закрытый в банках, выдержать путешествие по океану или — для начала — долгосрочную консервацию. Винченцо весь отдался эксперименту, одержимый навязчивой идеей, что, если не пробовать ничего нового, ничего не изменится.
А он хочет быть хозяином своей жизни.
В июне, когда солнце слепит глаза, а белье сушится от одного дуновения знойного ветра сирокко, Джулия берет за руку Винченцо и объявляет ему о новой беременности.
На рассвете 18 декабря 1838 года кто-то стучит в дверь дома Флорио на виа Матерассаи. Сначала стучит, а затем изо всех сил молотит кулаком.
Джузеппина слышит шум, встает, идет открывать вместо служанки, направившейся было к двери.
— Что такое?
Видит перед собой запыхавшуюся горничную, торопливо переступающую порог.
— Я к дону Винченцо, — говорит она, склоняясь в едва заметном реверансе. — Важное сообщение. У моей хозяйки… пришли боли.
Джузеппина выталкивает ее.
— Ну и что? Иди отсюда, и она пусть катится…