Львы Сицилии. Сага о Флорио

Язык не поворачивается спросить. Не слушается. В этой комнате его власть, деньги, специи, корабли, вино, сера, тунец ему не помогут. Наконец он спрашивает едва слышно:

— Как ты? Ты…

— Да.

Говорят одновременно. Замолкают.

Вдруг раздается плач новорожденного.

Джулия показывает на колыбель из ивовых прутьев.

— Посмотри.

Винченцо подходит к корзинке. Видит сморщенное личико, ротик, складывающийся в странные гримасы. Склоняется над запеленутым тельцем, рассматривает его с любопытством и страхом одновременно.

Джулия молчит. Хочет запечатлеть этот момент и навсегда сохранить его в памяти.

Он в восхищении прикасается к младенцу под одеяльцем.

— Мальчик?

Джулия кивает.

Винченцо прикрывает рот рукой, сдерживает слезы.

— Боже, благодарю Тебя, — произносит он. И повторяет тихо-тихо, чтобы никто не услышал: — Благодарю, благодарю.

Его дело, вся его жизнь теперь обретают смысл. Видимо, то же, глядя на маленького Винченцо, когда-то чувствовали и дядя Иньяцио, и отец, воспоминания о котором уже поблекли. Будущее перестало представляться далекой туманной дымкой. У будущего теперь есть руки, ноги и голова — оно обрело плоть и кровь.

Он хотел бы обнять своего сына, но боится. Он никогда не брал на руки дочерей сразу после их рождения. Затем, под влиянием внезапного порыва, приподнимает его, одной рукой придерживает ему головку, на другой держит тельце.

— Кровинка моя, — говорит он ему. — Жизнь моя, сердце мое.

Совсем невесомый. В декабрьском свете кожа младенца кажется прозрачной. Железисто-сладковатый запах молока, крахмала, лаванды.

Джулия пытается не поддаваться расслабляющему чувству нежности при виде отца и сына, даже если сердце замерло от счастья и ей хотелось бы обнять обоих. Сейчас ей нужно сделать над собой усилие и заявить о своих притязаниях. Сейчас или никогда больше, она знает, что это так.

— Я родила тебе сына. Теперь хочу восстановить свою честь. Ты должен признать не только его, но и девочек. Ты у меня в долгу.

Винченцо рассматривает новорожденного, его личико с резкими чертами: высокий лоб, сильный подбородок. Это Флорио.

Но миндалевидные глаза — от Джулии.

Он садится на край кровати, все еще держа малыша на руках. Находит ее ладонь.

— Я дам им свое имя. И ты будешь носить мое имя. Клянусь тебе перед Господом Богом.

Джулия вздохнула с облегчением, и силы покинули ее. Она опускается на подушки, не отрывая взгляда от отца и сына, от их объятия, похожего на чудо.

Чувствует, как слезы радости катятся по ее щекам. От слов Винченцо, от того, что у нее начнется, наконец, нормальная жизнь и больше не нужно будет прятаться и стыдиться.

Потребовалось четыре года, чтобы дождаться его предложения. Четыре года одиночества, презрения, упреков семьи, которая, как бы там ни было, все равно была рядом.

Она вспоминает их с Винченцо ссоры, расставания, примирения, оскорбления Джузеппины, злобное молчание своей матери. Сколько надо было стерпеть, чтобы дожить до этого момента!

Джулия все еще сжимает его руку.

— Ты назовешь его Паоло, как отца?

Отца? Который меня зачал или который меня вырастил? Кто по-настоящему повлиял на меня, и я стал тем, кто я есть? Винченцо отпускает руку Джулии.

— Нет. — Он гладит личико сына, в глазах его грусть. — Нет. Его будут звать Иньяцио.

Она кивает и повторяет за ним:

— Иньяцио.

И воспоминание о том, о чем они говорят друг с другом без слов, они пронесут с собой через всю жизнь. До того самого дня, когда Джулия будет держать руку Винченцо и он найдет в себе смелость признаться, как сильно он любил ее, даже если не говорил ей об этом.

* * *

Свет переливается через окна, заливает лестницы, поднимается к потолку и падает на сервированный стол. Отражается в муранском стекле, осторожно ложится на фарфор «Каподимонте». Дом, кажется, взрывается от света.

Джулия в вечернем платье ждет прихода гостей. Следит за тем, чтобы все стояло на своих местах, чтобы прислуга выглядела опрятно и шампанского было в достатке. Проверяет, чистые ли скатерти и салфетки, блестит ли столовое серебро и не остыли ли закуски на подносах. Сигары и ликеры ждут своей очереди на этажерке.

Джулия впервые организует званый ужин. Повод — важный. Учреждение компании по инициативе Винченцо, «ее мужа», как бы странно это ни звучало.

И пусть это ужин с деловыми компаньонами, так сказать, сугубо мужской вечер, среди гостей будут не только одни из самых влиятельных торговцев Палермо, но и аристократы, люди с высокими титулами. Она не должна допустить ни малейшей оплошности.

Организовывать приемы входит в ее обязанности теперь, когда она — Флорио.

Нелегко к этому привыкнуть. Для нее «домом» навсегда останется мезонин на виа Дзекка-Реджа. А этот дом, в который она вошла как жена лишь в 1840 году, через год с небольшим после рождения Иньяцио, принадлежит Винченцо и его матери.