Львы Сицилии. Закат империи

– В основном Роберт рассуждал о том, как ловко Иньяцио добился продления концессии, а Джузеппе Монрой осыпа́л его похвалами, – говорит Франческа. – И, конечно, сплетничали, не без этого. Вечеринки без пересудов были бы скучны. Но ты лучше меня знаешь, что это просто дым.

Франка кивает, внезапно став серьезной.

– Да, обычно я не обращаю на сплетни внимания. Но, – она понижает голос, – иногда у меня возникает чувство, что я должна контролировать каждый свой шаг и отчитываться не только перед мужем или свекровью, но перед целым городом.

– Учитывая ваше положение, это неизбежно, – вздыхает Франческа. – Главное, что тебе не в чем себя упрекнуть. Ты всегда вела себя образцово.

– Но если ты беременна и хочешь потанцевать с мужем, тебя непременно осудят, – бормочет Франческа.

– Как говорила моя гувернантка, зависть разъедает завистников, как ржавчина железо, – добавляет Эмма.

Франка поворачивает голову и смотрит на вольер.

– Должна вам признаться, я очень разозлилась, что Иньяцио уехал без меня. С другой стороны, я должна заботиться о себе. Не дай бог…

Эмма замахала руками, отгоняя эти мысли, а Франческа обняла Франку за плечи и поцеловала ее.

– Даже не думай об этом, дорогая. И всегда помни, что мужчинам нужна свобода… или хотя бы иллюзия свободы. Тогда они возвращаются домой счастливее, чем прежде. – И по ее лицу пробегает озорная улыбка, впервые за многие месяцы.

Франка улыбается ей, соглашаясь с подругой. Она наливает кузинам чай со льдом, предлагает им печенье. Они смеются и шутят, как в детстве.

И все же мысли не дают Франке покоя. Почему Иньяцио все-таки уехал? Даже мать пыталась отговорить его: не дело это – оставлять жену одну в таком положении. И пусть с концессиями все улажено, нельзя пренебрегать делами.

Так почему?

* * *

Джованна смотрит, как Франка с кузинами удаляется от дома по дорожке сада. Она слышала, как подъехал экипаж, слышала голоса, которые становились все слабее.

Ей было бы приятно, если бы они зашли поприветствовать ее, но невестка утащила их прочь. Да, если бы они пришли прямо к ней, она не позволила бы им сидеть в саду в такую жару.

Джованна тарабанит пальцами по подоконнику, и донна Чичча поднимает на нее глаза.

– Что такое? – спрашивает она, делая стежок.

– Мой сын, ему не следовало уезжать, – бормочет Джованна. – Кругом неспокойно. Рабочие того и гляди опять станут бастовать…

Конечно, она мало понимает в делах и в политике – не женское это дело, да и Иньяцио всегда говорит, что не о чем беспокоиться. Мол, их рабочие протестовать не будут, и даже эти их Союзы трудящихся, которые пару месяцев назад провели в Палермо конгресс – конгресс! тоже мне, депутаты! – долго не просуществуют. Но Джованна читает «Джорнале ди Сичилия», как и тогда, когда был жив ее Иньяцио, а новости там тревожные. Пишут об этой запутанной истории с банками, которые разорились, потому что у них кончились деньги… по крайней мере, она так поняла. Иньяцио на это смеясь сказал, что «Кредито Мобильяре» и Банк Флорио – независимые банки, им ничто не угрожает.

Ее беспокоит не только ситуация в Палермо.

Она смотрит в сад, слышит женские голоса, принесенные порывом ветра, видит радостного бегущего Винченцино. Надо признать, Франка ведет себя как примерная жена, хорошо ест, много отдыхает. А вот Иньяцио…

Беспокойство змеей ползет по ее худым ногам, обвивается вокруг талии. Джованна трет лицо руками, разглаживая морщины, которые стали глубже после смерти мужа.

Джованна не замечает, как к ней подходит донна Чичча. Та постарела, ее волосы стали совсем седыми, а лицо, и без того всегда строгое, кажется теперь высеченным из камня.

– Не изводите себя, все в руках Божьих. Неисповедимы пути Господни. Они любят друг друга, и поверьте мне, Иньяцидду не будет делать глупостей.

Донна Чичча может не объяснять, что за глупости она имеет в виду: страсть Иньяцио к женскому полу хорошо известна, он никогда ее не скрывал. Конечно, он женился и, кажется, искренне любит Франку. Но изменился ли он? Или это эйфория первых месяцев брака?

Джованна качает головой, донна Чичча вздыхает и разводит руками, как бы говоря: «Ничего не поделать».

Она тоже любит Иньяцио, на ее глазах он родился, рос, становился взрослым. Мать его баловала, берегла, защищала, он привык к заботе и вниманию.

Но можно ли винить в этом Джованну? Смерть Винченцино стала для нее ударом, от которого она так и не смогла оправиться. Оставшись наедине со своим горем, она всю любовь и заботу отдала Иньяцидду. Ее сын со временем превратился в красивого высокомерного юношу. А после смерти отца еще и безмерно богатого.

Иньяцио привык во всем быть первым. В жизни, в делах, в отношениях с женщинами. Но он скоро станет отцом. Что-то будет дальше? – размышляет донна Чичча, возвращаясь к пяльцам.