Джулия наблюдает за ней. Как будто читает ее мысли и улыбается. По лицу невестки она видит, что та переживает настоящее озарение, осознает нечто такое, что наконец сделает ее похожей на нее.
– Не бойся. Ты рождена, чтобы стать Флорио. – Она ласково гладит Франку по лицу. – Ты не только красивая, но и умная, и в тебе есть обаяние и грация. В тебе столько силы, что общество не сможет ее не заметить. Не бойся быть самой собой. И запомни: ребенок – это прекрасно, но мальчик – благословение. Тебе нужно как можно скорее снова забеременеть. – Голос становится тише, вкрадчивее. – С мальчиком будет гораздо проще, а ты станешь намного свободнее.
Покидая палаццо Бутера с гувернанткой и маленьким Винченцо, который подскакивает на ходу, все еще возбужденный после игр, Франка испытывает чувство легкости. Смотрит прямо перед собой, не обращая внимания, что небо вот-вот разразится весенним ливнем.
Да. Она была тихой, скромной, терпеливой, покладистой.
Но теперь она должна научиться владеть собой.
Чтобы взять то, что ей принадлежит.
Чтобы стать донной Франкой Флорио.
Мысль настолько новая, что у нее кружится голова.
Где-то вдалеке гремит гром.
Иньяцио поднимает голову от бумаг, подходит к окну, распахивает его. Сирокко, поднявшийся несколько дней назад, принес с собой серые тучи, наполненные песком, которые нависают над портом Кала и блестящими черными экипажами, двигающимися в сторону набережной Форо-Италико. Мужчины в рединготах, сюртуках для верховой езды, и женщины в платьях из фая, тафты и муслина сходятся в конце виа Кассаро – себя показать и на других посмотреть. Это новый Палермо. В его детских воспоминаниях Палермо – нарядный, благопристойный город. Теперь же он распоясался и обнаглел. Было время, он подглядывал в щели ставней и шушукался в кулуарах. Теперь он пялится на тебя в открытую, готовый позлословить по поводу твоей одежды, экипажа, круга общения. И такая бесцеремонность до глубины души возмущает Иьяцио.
Его взгляд останавливается на прачке, которая несет корзину с кучей белья и тянет за собой босоногого мальчугана. По обеим сторонам улицы все еще стоят лачуги, где ютятся нищие семьи и женщины с потухшими взглядами вечно ждут своих мужей, работающих на фабриках или ушедших в море. Этих людей Палермо предпочитает не видеть, и все. Он сам не хочет их видеть, хотя мать настаивает, чтобы он занялся какой-нибудь благотворительной деятельностью. Да, он хорошо знает, как это важно для престижа семьи. И правда, Флорио организовали столовую для бедняков, и Франка состоит в конгрегации дам Джардинелло и всегда всем помогает, особенно брошенным девушкам… Он, как предприниматель, дает работу и хлеб морякам компании «Генерального пароходства», литейщикам завода «Оретеа», механикам дока. Не говоря уже о многих других, в том числе за пределами Палермо…
Погрузившись в свои мысли, Иньяцио запускает руки в волосы, затем осторожно их убирает, стараясь не растрепать прическу. Любуется собой в отражении оконного стекла: напомаженные усы, гвоздика в петлице, бриллиантовый зажим на аккуратно завязанном галстуке – безупречный образ.
Портят все только эти бумаги на письменном столе, которые надо прочитать и, приняв решение, подписать.
Иногда, когда он остается в кабинете один, ему кажется, он слышит шумы, как будто дом жалуется на мучительную боль. Словно стены за деревянной обшивкой медленно испещряются трещинами. Нелепая мысль, конечно, но ему не по себе.
Иньяцио отходит от окна, оборачивается и смотрит на картину, заказанную отцом у Антонио Лето, на которой изображена винодельня в Марсале. Вода перед зданием зеленоватая, спокойная, свет теплый, бархатный.
Вот этого спокойствия ему сейчас не хватает.
Морю Флорио обязаны своим богатством. С этой мыслью он борется уже несколько недель. От него потребовали радикальной модернизации пассажирских пароходов, таково условие для продления соглашения. Он противился, говорил, что распорядится, откладывал. Однако больше у него нет возможности уклоняться от этого требования.
Но где взять денег? Из-за махинаций «Кредито Мобильяре» – будь он проклят! – Иньяцио был вынужден залезть в денежные депозиты коммерческого дома. Ради спасения имени Флорио он выкупил сберегательные и чековые книжки палермских вкладчиков, заплатив им из собственного кармана и взяв на себя их долги по ценным бумагам. Он предпринял шаги, чтобы подобраться к пассивам «Кредито Мобильяре» и вернуть деньги, помимо части личного капитала, который он вложил, но все тщетно. Да, он сохранил доброе имя семьи, но у него почти не осталось наличности, только ворох никчемных облигаций.
Бумаги, бумаги, бумаги. Только и есть что бумаги.
Выход один: он вынужден просить кредит у Итальянского коммерческого банка, чтобы покрыть текущие расходы. Он, который никогда ничего не просил, должен идти на поклон и выпрашивать. Деньги, доверие, кредит.