Львы Сицилии. Закат империи

И не только. Есть еще кое-что, что его страшно расстраивает, но в чем он никогда никому не признается. Слишком горд, чтобы признаться даже самому себе, какую он совершил ошибку в оценке благонадежности партнера. Многие, начиная с Галлотти и его зятя Пьетро, советовали ему вести себя осмотрительнее и не верить заверениям руководства банка.

А что он?

Иньяцио представил, как бы поступил отец, окажись он в подобной ситуации. Хотя отец никогда бы не попался в подобную ловушку. Не доверился бы слепо другим.

Он чуть ли не с облегчением думает, что отец не узнает о его ошибке, но тут же ощущает горькое разочарование от осознания того, что если бы отец был жив, то отчитал бы его и выставил за дверь.

Невыносимая мысль. Иньяцио ходит по кабинету, перебирает в памяти, кто подтолкнул его к такому решению, кто принимал горячее участие в сделке, – ведь очевидно, что вина не только в нем. И приходит к выводу, что у этой ошибки есть имя и фамилия.

Джованни Лагана.

* * *

Джовануцца лопочет, поднимает глазки, смеется. Напротив, сидя на корточках, ее мать протягивает к ней руки. С помощью няни, мадмуазель Кудрэ, малышка делает один шаг, затем другой. Для нее это новый опыт, она очень старается, это видно по ее напряженному взгляду и по тому, как она сжимает губки.

– Иди ко мне, сердечко мое, – подбадривает ее Франка и хлопает в ладоши.

Почувствовав, что малышка сохраняет равновесие, няня отпускает руки. Переваливаясь с ножки на ножку, Джовануцца доходит до матери и смеется, приоткрывая зубки, похожие на маленькие жемчужины.

– Умничка моя! – Франка обнимает ее, покрывает маленькую шейку поцелуями.

– Нельзя сидеть на полу. Это неприлично.

Как привидение, у нее за спиной неожиданно вырастает Джованна.

Непроизвольно Франка прижимает к себе ребенка еще сильнее, глядя на свекровь снизу вверх.

– Я со своей дочерью в ее комнате. Мы играем. Никто на нас не смотрит, – отвечает она невозмутимо.

Джованна переводит взгляд на покрасневшую мадмуазель Кудрэ, которая, еле заметно кивнув, собирается выйти, но Франка просит ее подождать и передает ей в руки Джовануццу.

– Погуляйте с ней, пожалуйста, пусть ребенок подышит свежим воздухом, – говорит она ей по-французски.

– Ты ее балуешь, – произносит Джованна, как только мадмуазель Кудрэ с малышкой выходят. – Девочкам нужна строгость. Больше чем мальчикам.

– Строгость? – восклицает Франка с горькой усмешкой, вставая. – Ваш сын всегда делал то, что хотел, и до сих пор ведет себя как капризный ребенок!

Джованна наклоняет голову, удивленная таким выпадом.

– Что ты имеешь в виду? – отвечает она, раздражаясь.

– Ваш сын, мой муж, – избалованный мальчишка. Он не думает о последствиях своих действий. И не делайте вид, что не знаете, о чем весь Палермо болтает без умолку. С тех пор как в город приехала эта певичка… – Франка морщится, – которая выступает чуть ли не с голой грудью, он каждый день пропадает в варьете «Аламбра», в Форо-Италико. Всегда в первом ряду. А потом ждет ее после выступления.

– А!

И больше ничего.

Франка возмущенно смотрит на свекровь. Та не отводит взгляд.

– Я уже тебе как-то говорила, дочь моя, – отвечает Джованна. – Тебе нужно научиться не обращать внимания на определенные вещи.

– А я и не обращаю. Но это не значит, что он имеет право так себя вести. Так же и у вас нет права вмешиваться в воспитание моей дочери.

Джованна вздрагивает. Она не привыкла, чтобы ей перечили.

– Тебе следует прислушиваться к тем, у кого больше опыта, и как мать, я…

– Мать, которая спокойно смотрит на то, как ее сын нарушает брачное обязательство? Я ни разу не дала повод усомниться в моем уважении к нему и к вашей семье, чтоб вы знали. Но хочу, чтобы моя дочь чувствовала, что ее любят, и с самого начала поняла, как важно отстаивать свое достоинство. А честь имени – уже во вторую очередь.

Джованна ошарашена и не может подобрать слов. Она смотрит на свои морщинистые руки и теребит обручальное кольцо мужа.

– Иной раз достойное имя – это единственное, что позволяет выжить, – бормочет она наконец.

Но Франка уже не слышит ее. Она поспешно выходит, оставив свекровь одну посреди комнаты.

Так и есть, думает Джованна. Имя Флорио – атрибут высокого общественного положения и власти – служило опорой ее браку, было смыслом ее жизни. И таковым оставалось, даже если после смерти Иньяцио внутри нее разверзлась пустота, которую она с трудом заполняла молитвами.

На черное платье падает свет из окна, лишает ее воли. Из парка доносится запах последних цветов и лязг садовых ножниц, обрезающих сухие ветки.

Джованна смотрит на двери, за которыми скрылась Франка.

И думает: тебе еще много чему предстоит научиться, дочь моя.

* * *

Франка прислоняет голову к косяку двери, в одной руке она держит ключ, другую положила на грудь, чтобы успокоить сердцебиение. Глубоко дышит.

Из-за открытой двери гардеробной выглядывает Диодата, кивнув:

– Синьора, я нужна вам?

– Нет, спасибо. У меня разболелась голова, и я немного отдохну. Никого ко мне не впускай.

Диодата снова кивает:

– Закрыть двери на балкон?

– Да, пожалуйста.