Львы Сицилии. Закат империи

Изучает себя в зеркале. Встряхивает головой, и распущенные черные волосы скользят волной по плечам. Что-то ей в себе не нравится.

Тогда Франка опускает лиф платья, освобождая тело от ткани, снимает сорочку. Ее грудь – белая, полная грудь девушки, а не женщины с тремя детьми. Стефанина подается вперед, громко смеется.

– Прямо так? – спрашивает она, вытаращив глаза.

Тогда как Франческа подносит ладони ко рту:

– Mon Dieu![26]

Джулия хихикает.

– Иньяцциду хватит удар, когда он вернется в Палермо, – говорит она. Но подразумевает: он этого заслуживает.

Франка не обращает внимания на их шутки, натягивает лиф и просит Диодату застегнуть пуговички.

Она почти не может дышать. Но это то, что ей надо. Это ее способ борьбы со слепой глупостью Иньяцио. И завистью палермитанцев.

Это не платье, это доспехи.

Сидя на кровати, Джулия смотрит на нее со смутной улыбкой.

– Конечно, если хочешь вогнать своего мужа в краску на четверть часа, это платье подходит. Знаешь, что о тебе скажут, так ведь?

Диодата принимается за прическу, и Франка пожимает плечами.

– Он попросил Больдини сделать мой портрет. Придется в таком случае принять и мой выбор туалета, – отвечает она, крася губы; указывает на дверцу тумбочки: – Подай, пожалуйста, сумку с драгоценностями.

Джулия берет тяжелую сумку, ставит ее на кровать, заваленную шелками платьев, и открывает ее.

По лицам трех подруг пробегает вспышка зависти. Никто из них не может похвастаться похожей коллекцией колец, колье и браслетов, таких массивных и таких изысканных.

Прикрыв веки, Франка мысленно отделяет подарки Иньяцио – украшения, за которыми кроются женские имена, – от вещиц, которые она тщательно, с любовью выбирала сама. После детей они – самое дорогое, что у нее есть. Эти драгоценности – подтверждение того, кем является Франка Флорио в глазах света: она красивая, богатая и влиятельная женщина.

Франка подходит, перебирает футляры и велюровые мешочки. Вот они, ее жемчуга. Пробегает по ним пальцами, лаская их. Затем соединяет одну жемчужную нить с другой, прикрепляет подвеску с двумя одинаковыми жемчужинами размером с черешню. Надевает на шею: жемчуга ниспадают по черному платью серебристо-белым потоком.

Франка последний раз смотрится в зеркало. Старается успокоить дыхание.

– Идем.

* * *

Низкорослый, коренастый, с неприятным голосом, Джованни Больдини выбрал небольшой уединенный зал со светлыми стенами, залитый косыми лучами света, которые должны оттенить янтарную кожу хозяйки дома. Солнечный свет бурного марта, наполненный зеленью и весной, теплый, как воздух, проникает в комнату через полуоткрытую ставню. Вокруг кресла из темной камчатной ткани на полу расстелен огромный персидский ковер.

Подруги сопровождают Франку, разговаривая вполголоса, рассаживаются, а она просит горничную их не беспокоить. Дверь закрывается. Художник, уже загрунтовавший холст, смотрит на нее несколько минут, скрестив руки на груди.

– Честное слово, донна Франка, вы похожи на видение, – произносит он с легким французским акцентом, поскольку вот уже лет тридцать живет в Париже.

Она улыбается, но только глазами.

– Я не посоветовалась с вами насчет платья. Такое подойдет?

Франка раскрывает руки, чтобы он ею полюбовался, но художник останавливает ее.

– Почти… – Больдини берет ее за запястье, словно сейчас начнет танцевать. – Хочется добавить еще немного света.

Он отступает на шаг назад, уперев руки в боки. Франка пытается угадать, какой он ее себе представляет, догадывается и приходит в смущение.

– Еще одно ожерелье? – спрашивает подошедшая Стефанина.

Больдини кивает, чуть не подпрыгивая.

– Да, что-нибудь, что добавит света декольте… брошь или кулон.

Франка кладет руку на плечо подруги.

– Помнишь золотые браслеты, которые я купила в Стамбуле? Принеси их, пожалуйста. И платиновую брошь-орхидею с бриллиантами, ту, что Иньяцио подарил мне на первую годовщину свадьбы.

Стефанина исчезает за дверью, а Джулия и Франческа усаживаются в кресла. Больдини думает, водит Франку по комнате, ищет наилучшее освещение, подносит жемчуга к ее лицу и выпускает их из рук, обматывает бусы вокруг шеи и разматывает и через какое-то время начинает бормотать фразы на смеси феррарского диалекта и французского. Забавно видеть мужчину такого низкого роста рядом с ней, стройной красавицей.

– М-м-м… непросто, однако, подобрать для вас правильный ракурс. Вы такая… – Он делает жест, который мог бы показаться вульгарным, но в его интерпретации он выражает восхищение.

Вскоре возвращается Стефанина с украшениями, и Франка их надевает. Браслеты – нет, не подходят: их закрывает рукав платья. Лучше брошь, которая придает еще больше блеска бархатным складкам.

Больдини подходит к большому холсту. В портрете будут соблюдены пропорции, и Франка появится во весь рост. Он спускает очки на кончик носа, начинает намечать контуры фигуры, но, дойдя до линии плеч, замирает с кисточкой в руке. Смотрит на Франческу.

– Извините, синьора… Вы не могли бы одолжить донне Франке вашу шаль?

– Мою… О да, конечно, пожалуйста!