Львы Сицилии. Закат империи

Они сильно поссорились по его возвращении из Рима. Все из-за этого безумного художника и ее вульгарного портрета, где Франка похожа на танцовщицу из кабаре. Проклятый Больдини рассмотрел в его жене то, на что только муж имеет право смотреть, ее длинные ноги например, которые он даже запечатлел на холсте в присутствии этих сплетниц: Стефанины Пайно, Франчески Гримо д’Орсэ и Джулии Тригоны. Но терпение лопнуло, когда Франка с невозмутимым видом сказала ему по-французски, что она считает свой портрет «очаровательной картиной». Вот бесстыжая!

Иньяцио бьет ладонью по стене и нервно шагает взад-вперед, едва не сталкиваясь с рабочими сцены и костюмершей с охапкой одежды в руках.

– Что с тобой, Иньяцио? Ты пришел подбодрить меня, а сам… – Подошедшая Лина Кавальери касается его руки.

Он глубоко вздыхает:

– Ну что ты! Все пройдет великолепно, ты очаруешь их всех, так же как очаровала меня.

Эта женщина взбудоражила ему душу, не говоря уж о крови. Только увидев, он захотел уложить ее в постель, и ему это удалось. Капризы Лины, конечно, обходятся ему слишком дорого, и он вынужден ездить за ней по всей Италии, но она стоит всех трат.

– О, знаю-знаю, – отвечает Лина, поправляя на плечах платок, деталь сценического костюма. Потом расстегивает пуговицу на блузе, обнажая молочного цвета кожу, бросает на Иньяцио одновременно невинный и чувственный взгляд. Переплетает свои пальцы с его и дает ему поцеловать руку. Затем запрокидывает голову и смотрит на ложи. – Твоя жена здесь?

Иньяцио кивает:

– Она не пропускает ни одной премьеры.

– Предполагаю, она знает…

Он медлит, прежде чем ответить:

– Эта женщина умеет держаться в светском обществе, – спокойным тоном произносит он, искусно скрывая гнев.

– Надеюсь, – отвечает Лина, но ее темные глаза наполняются тревогой.

Иньяцио гладит ее по лицу.

– Все это не важно. Помни одно: ты в одном из красивейших театров Европы, и люди мечтают услышать твое пение.

Лина хотела было ответить, что люди пришли только лишь затем, чтобы поглазеть на нее, а не послушать, но не успевает: заведующий сценой делает ей знак. Иньяцио нежно подталкивает ее и смотрит, как она выходит на сцену.

Скорее обнищавшая дворянка, чем скромная, невинная белошвейка. Ее проникновенный сценический образ затмевает даже тенора Алессандро Бончи, виртуоза, любимца публики. Лина поет как будто не душой, а плотью, чувственность восполняет ее слабый голос. Грациозно двигается, улыбается Родольфо так, словно он единственный мужчина на свете, и даже вгоняет его в краску.

Все, что могла, о себе рассказала.
Простите, коль этим я вас задержала…

Свистеть начинают в конце арии Мими.

Один раз, два, десять, сто.

Оркестр в панике. Партер вздрагивает, зрители оторопело переглядываются. Некоторые вскакивают со своих мест, аплодируют, но на галерке не смолкают выкрики и оскорбления, с которыми сливаются протестующие возгласы из лож. Среди свистов, криков и хлопков мечутся капельдинеры, судорожно пытаясь восстановить спокойствие в зрительном зале, угрожают самым развязным выставить их за дверь. Но все напрасно.

В общей суматохе Лина, нахмурив брови, поворачивается к Иньяцио. Окаменевший от ужаса Бончи стоит с потерянным взглядом, все еще сжимая ее руку.

Иньяцио пробует ободрить Лину из-за кулисы, но в голове бьется одна пронзительная мысль: Палермо снова отказывается признать его правоту. Еще ни одного артиста – никогда! – не принимали так враждебно. Неужели этот город не понимает, какой чести его удостоили? Заполучить к себе Лину Кавальери стремятся театры и дворы по всей Европе, за ней гоняются импресарио, познакомиться с ней почитают за счастье герцоги и влиятельные магнаты, а эти палермитанцы что творят?

Они ее освистывают.

Иньяцио чувствует в воздухе неприязнь. Она источает сухой запах серного колчедана, который воспламенился, как порох, и перевернул все вверх дном. Признаться, он постарался, чтобы Лину встретили шумными аплодисментами: передал приличные деньги театральным капельдинерам, заплатил клакерам…

Но он не единственный, кому в голову пришла эта идея.

Иньяцио ошеломлен. Он делает шаг вперед, находит глазами свою ложу. Винченцо хихикает, прикрывая ладонью рот, мать от смущения смотрит в пол. Франка с непроницаемым видом глядит на сцену, по ее губам скользит тень улыбки.

Иньяцио ведет глаза по линии ее взгляда, как по струне. На другом конце – глаза Лины.

Вздрогнув, он понимает, что присутствует при битве двух львиц за власть над территорией, на молчаливой войне двух жестоких существ, оценивающих силы друг друга, безразличных к тому, что происходит вокруг них.

Франка.

Это она спустила на Лину лавину из криков и свистов. О нет, не лично, в этом не было необходимости. У нее так много друзей и поклонников, желающих ей угодить, что достаточно одного ее слова, чтобы они устроили настоящее светопреставление.