Львы Сицилии. Закат империи

Может, она умерла, но не знает об этом? Мало того, она не может больше плакать, забыла, как это делается. Слезы застревают в ресницах, отказываются падать, словно застывают. Нет, неправда, говорит она себе, туша сигарету в пепельнице, полной окурков. Если бы она была мертва, она бы так не страдала.

А может, и в самом деле ее уже нет среди живых, и это ее ад.

Франка зовет Диодату.

Пьет кофе, но без печенья. Она очень похудела за последние недели, и не нужно особых усилий, чтобы затянуть корсет. Иньяцио пишет ей, посылает телеграммы, спрашивает, как она… но больше не может находиться вместе с ней, и она, очевидно, тоже не хочет видеть его рядом с собой. С Беби-Боем, ее Иньяцино, они потеряли радость и будущее. И если без радости можно как-то жить, то без будущего – никак. С Джакобиной умерла надежда.

Что-то надломилось.

Франка берет шаль и шляпу, обе черные. На шее медальон с портретами детей.

Над островом кружит легкий, но холодный ветер. Встречные жители острова разглядывают ее, кто-то из женщин кланяется. Франка ни на кого не смотрит. Идет по дорожке, которая доходит до здания городского управления и дальше, извиваясь, ведет к морю. Один и тот же путь, каждый день, те же медленные шаги.

Она идет, и подол платья пачкается в пыли, окрашивается в белую позолоту туфа. Рядом с тоннарой мужчины снимают шапки, здороваются. Их она удостаивает кивка.

Взгляды работяг полны сострадания, Франка ощущает их сочувствие, но ей все равно. Она больше ничего не испытывает, ни раздражения, ни злости. В ее душе черная выжженная земля, и вряд ли на ней когда-нибудь возродится жизнь.

Франка обходит тоннару, откуда доносятся звуки и запахи работы: стук молотков, шуршание сетей, едкий дым смоляных печей для нагрева килей. До начала маттанцы еще несколько месяцев, но и рыбаки, и снасти уже начинают готовиться к хлопотным майским дням после Страстной пятницы. С тех пор как они с Иньяцио женаты, они ни разу не пропустили этот странный праздник жизни и смерти, когда запах моря смешивается с запахом тунца.

Она сворачивает за угол, выходит к небольшой бухте с грядой скал, нисходящих к порту. Здесь чистая вода и глубокое дно. Справа – место швартовки для судов, все еще стоящих в доках.

Вода.

Такая голубая и такая прозрачная.

Наверное, очень холодная, думает Франка, пока спускается по камням, чтобы ее потрогать. Она спокойна, и плеск волн у подножия скал успокаивает ее еще больше.

Как было бы хорошо, если бы она не чувствовала боли. Этого давления в груди, которое никогда не ослабевает. Если б только она могла отстраниться от жизни, освободиться от злости, зависти, ревности, тревоги. Тогда она перестала бы испытывать и радость тоже, ну и что?

Что есть жизнь без любви? Без детского смеха? Без мужского тепла?

И потом, какую пользу ей принесли чувства? Жизнь к ней скупа. Судьба подарила ей красоту, богатство, удачу, но удача обернулась против нее. Она встретила большую любовь, а в ответ получила только измены. Стала богатой, но самые дорогие сокровища, своих детей, потеряла. Она вызывала зависть и восхищение, а теперь – лишь жалость и сочувствие.

Счастье – это призрачное пламя, иллюзия, что-то, что создает только видимость реальности. А жизнь – плутовка, вот в чем правда. Обещает, заманивает удовольствиями, а потом отнимает их самым мучительным образом.

Поэтому Франка больше не верит в жизнь.

Она смотрит на свои голые пальцы, без украшений. Осталось только обручальное кольцо. Иногда в час скорби она мысленно возвращается к белоснежным могильным плитам и траурным венкам с ландышами из шелка по обеим сторонам могил. Вспоминает муслиновую ткань, в которую были завернуты дети. Снова видит детали их одежды, холодные и прямые ручки. Умерев, они унесли с собой саму жизнь.

Франка смотрит на море. Это несправедливо, думает она. Если судьба преследует ее, почему она не взяла ее жизнь взамен детских. Зачем забрала три невинные души?

Франка словно ощущает на себе тяжесть проклятия, древнего заклинания, которое наконец ее настигло. Но она не собирается и дальше терпеть муки. Если жизнь ополчилась против нее, она ее остановит. Выйдет из игры.

Франка идет вперед, к морю.

Она прекрасно понимает, к чему это может привести. И мысль о конце успокаивает, согревает душу, облегчает боль.

От ледяной воды перехватит дыхание. От соли будет щипать и слепить глаза, жечь горло. Она попробует вырваться наверх, но намокшая, отяжелевшая одежда потащит ее на дно. У нее заболит грудь, ей, конечно, станет страшно, но потом холод окутает ее, потянет вглубь, обняв так, как обнимает только мать, которая несет своего ребенка в колыбель.

Да. Смерть может стать матерью.