Львы Сицилии. Закат империи

Иньяцио не выносит, когда его загоняют в ловушку. Он хватает Франку за запястье, заставляет посмотреть на него.

– Хватит! Мне что, нельзя немного развлечься? Я должен встречаться только с мужчинами?

Франка больше не может сдержать слез.

– Ты! – она снова толкает его в грудь. – Тебе не важно, как я себя чувствую! – кричит она. – Мы потеряли двоих детей, я беременна, а ты только и делаешь, что… что…

Он хватает ее за руки, встряхивает.

– Что ты такое говоришь? Любимая моя, прошу тебя…

– Ты никогда не изменишься, да? Это выше твоих сил. Ты всегда ото всюду бежишь. От ответственности, от страха, даже от меня, потому что не умеешь переносить боль, да? Ты трус…

– Как ты смеешь? – Иньяцио обескуражен.

Франка права. Слова жены бьют в самое больное место, прямиком попадают в ту серую часть души, куда он боится заглядывать. И к чувству досады на самого себя примешивается чувство вины, потому что, черт побери, так оно и есть.

– Да, ты – трус, – повторяет вполголоса Франка.

Это констатация факта, не допускающая возражений.

Иньяцио вскакивает, отходит. Желудок жжет, быть может, из-за слишком большого количества выпитого шампанского, а может, из-за ее слов, которые режут его на части. Он старается не заглядывать в этот уголок своей совести. А если случается, то у него наготове навязшее в зубах вечное оправдание: он мужчина, физическое влечение – естественно, а его жена никогда ни в чем не нуждалась, и при всем при том он всегда к ней внимателен… ну, почти всегда. К тому же так поступают все, почему он должен вести себя иначе? Сукины дети! За что они так со мной? Не понимают разве, что могут навредить ребенку? Безголовые!

Франка плачет навзрыд.

– Знаешь, какой я себя чувствую? Униженной! Забытой и брошенной, потому что я ношу твоего ребенка! – кричит она, стиснув простыню. Потом с трудом поднимается с кровати, подходит к нему, тогда как он, распахнув руки, хочет успокоить ее, обнять.

– Забудь эту женщину! – с глазами, полными гнева, Франка тычет в него пальцем. – Ее и других, если они есть, и прекрати устраивать спектакли! Я больше ничего не хочу о ней слышать. Обещай мне, Иньяцио. Обещай это мне и своему ребенку!

Внезапно Иньяцио пугается: никогда еще он не видел Франку в таком бешенстве во время ссоры, – и опасается за ее здоровье. Он берет ее дрожащие руки, кивает в знак согласия.

– Обещаю тебе. Только успокойся, прошу тебя! – Целует ее глаза. – Ложись спать. – Целует ее пальцы, осторожно обнимает ее. – Ты устала, любимая моя… – говорит он ей. – Врач велел тебе больше отдыхать и не расстраиваться…

В ответ лишь рыдания.

Они ложатся: он в одежде, она в пеньюаре. Засыпают.

Утром Франка проснется от сильной боли в животе. Она узнает ее сразу – это схватки.

Но ранние, слишком ранние.

Джакобина Флорио родится 14 октября 1903 года, почти на два месяца раньше положенного срока.

Роды пройдут сложно. Новорожденная – худая, синюшная.

Девочка умрет тем же вечером спустя несколько часов, после агонии.

* * *

Тишина.

Франка поднимает голову, щурит глаза. Свет слишком сильный, простыни слишком грубые.

Не сразу понимает, где она. Потому что давит в груди. Потому что она одна.

Но это длится лишь мгновенье. Память возвращается, дыхание замирает в горле.

Через приоткрытое окно доносится легкий плеск волн в порту. Комната в палаццо Фавиньяны простая, монашеская келья по сравнению с покоями в Оливуцце или «Виллы Иджеа».

Диодата, Маруцца и гувернантка бесшумно переходят из комнаты в комнату, стараясь ее не беспокоить, но приглядывая за ней, как велел дон Иньяцио.

– Не отходите от нее, – сказал он Маруцце, когда прощался с ними, после того как перевез их на остров на «Вирджинии». – Моя жена… очень расстроена. Следите, чтобы она не наделала глупостей.

Они разговаривали вполголоса, но она все слышала.

Не такая уж глупая мысль, подумала Франка равнодушно. Наоборот. Это принесло бы ей облегчение. Покой.

Она хватает пеньюар, надевает его, встряхивает головой, и волосы волнами падают на плечи. Она ходит по комнате. На туалетном столике среди щеток и украшений стоит флакон с успокоительным на основе опия. Его позолоченная тень вытянулась на мраморной поверхности и уткнулась в тень полупустого стакана с водой. Рядом – баночка из слоновой кости с кокаином, назначенным врачом от хронической усталости и депрессии.

Франка горько смеется.

Как будто щепотка порошка и капли могут избавить от душевных терзаний.

Трое умерших детей за год с небольшим…

Франка переставляет лекарства и туалетные принадлежности, находит мундштук и сигарету. Курит медленно, прищуривая зеленые глаза, в которых отражается бирюзовое море Фавиньяны.

Сегодня необычно прозрачный день для февраля. Прозрачный и холодный. Но что ей холод внешний, если внутренний поглощает всё: силы, свет, голод, жажду.