Львы Сицилии. Закат империи

Потому что если и правда, что Франка была его самой первой большой любовью, то правда и то, что она не была единственной. Любовь меняется, потому что меняются люди и меняется представление, как они хотели бы, чтоб их любили, размышляет он. Потому что сказки заканчиваются, и вместо них часто остается лишь желание близости, которая бы приободрила, избавила от страха проходящих лет и подарила иллюзию того, что ты не один.

Но Вера в Риме, она – далеко.

Иньяцио бродит по дому, и когда идет, слуги расступаются, потупив взгляд. Он спрашивает, где его мать, и кто-то говорит, что в зеленой гостиной. Джованна сидит в кресле, вышивка отложена в сторону, искривленные артрозом руки покоятся на переднике. Она дремлет.

Иньяцио подходит, целует ее в лоб, и Джованна просыпается.

– Сынок мой… Что сказали люди из банка? – спрашивает она.

Помедлив долю секунды, он отвечает:

– Все хорошо, maman, не волнуйтесь, – лжет он с болью в сердце.

Она улыбается и, вздохнув, снова закрывает глаза.

Иньяцио садится рядом, берет ее руку. Что он мог бы сказать этой несчастной женщине, которой пришлось отказаться от своего приданого, от земель в Терре-Россе, где она провела свою молодость?

Он смотрит на фотографию отца на столике рядом с креслом. И странно, но впервые не находит в его строгом взгляде обвинения в несостоятельности. Напротив, отец будто говорит ему: «Соберись, прояви решительность, вот что сейчас от тебя требуется».

Еще есть надежда, думает Иньяцио, направляясь к кабинету. И повторяет это себе, после того как заглядывает в комнату Иджеа, где она спокойно играет, пока кормилица качает крепко спящую Джулию.

У Флорио есть еще запас прочности и имя, вопреки тому, что думает Маркезано, черт подери! Расследование специалистов Банка Италии показало, что деньги есть, что у семьи еще остались доходные активы и что личные долги, шокирующие многих, не главная причина его трудностей.

Он входит в кабинет и с силой закрывает за собой дверь.

– Я не сдамся, – говорит он вслух. – Вы все увидите, с кем имеете дело.

* * *

Его страшно раздражают люди из Коммерческого банка и Банка Италии, которые мало того, что относятся к нему как к ничтожеству, так еще везде и всюду суют свой нос, шарят и расспрашивают обо всем. Иньяцио не замечает, что таким образом ведут себя не только они. Витторио Роланди Риччи, один из его адвокатов, жалуется Стрингеру в письме на то, что, несмотря на драматичную ситуацию, синьор Флорио продолжает запивать еду шампанским, бросаться деньгами на игровых столах и удовлетворять свои дорогостоящие прихоти.

Стрингер выходит из себя. Но в своей манере. Пишет Иньяцио резкое письмо, щедро пересыпанное словами осуждения, обвинения, порицания, презрения, недоверия. И из всего этого вытекает угроза бросить его на произвол судьбы.

Иньяцио дочитывает письмо, и внутри у него что-то обрывается. Не первый раз его унижают, не первый раз ему становится стыдно, но формальный, сухой тон письма Стрингера потрясает его до глубины души, к нему приходит новое, мучительное прозрение. Он должен ответить. Иньяцио закрывается на ключ в кабинете и пишет. Набрасывает черновик, внимательно подбирая слова: не хочет, чтобы генеральный директор Банка Италии понял, насколько он оскорблен, но и опасается довести его до крайнего раздражения. Пишет, перечитывает, правит, собирается с мыслями. Сообщает, что уволит лишнюю прислугу, уменьшит хозяйственные расходы и по максимуму сократит прочие траты. Пытается оправдаться, объясниться, но затем, сообразив, как несолидно выглядят эти извинения, решительно зачеркивает их. Наконец, впившись зубами в нижнюю губу, печатает на печатной машинке письмо и сжигает черновик.

Это все, что я могу сделать, говорит он себе, запечатывает письмо, откидывается на спинку кресла, протирает глаза. Как бы он хотел рюмку коньяка, своего коньяка…

В этот момент он слышит мотор «Изотты-Фраскини» и негромкое прощание шофера.

Франка вернулась домой.

Иньяцио вытаскивает из кармашка часы. С этим письмом он потерял счет времени.

Полтретьего.

– В такой час… – бормочет он.

И тут его обжигает мысль: сколько она проиграла сегодня ночью?

Он идет большими шагами через залы и подходит к Франке, когда она открывает дверь своей комнаты. У нее в руках золотая сумочка от «Картье» с бриллиантовой застежкой, одно из последних приобретений, и пачка долговых расписок.

При виде их Иньяцио начинает дрожать.

– Сколько ты проиграла? – шипит он.

Она поднимает руку, смотрит на листки, как будто они ей не принадлежат.

– Ну… не знаю. Я подписала, и все, обещала им заплатить завтра.

Обессиленный, Иньяцио хватается за голову.

– Им – кому? И сколько ты должна заплатить?