Лыткаринский маньяк

– Фомиченко, не помнишь, тебя оппозиционер не оскорблял? По-моему, по матушке послал. – переключился Андрей Степанович на помощника дежурного.

– Все может быть! – заговорщически откликнулся тот.

– Вот, это другое дело! И чего ты тут штаны просиживаешь? Шел бы ко мне, в ППС, я б тебя замом своим поставил. На, вот. Пиши рапорт. Знаешь, как писать?

Писарь из Фомиченко был неважный, и он написал донос под диктовку.

Макаров слушал и искоса смотрел на них: Да, капитан, бери его к себе в замы. Доведется, он и на тебя напишет, глазом не моргнет. Как ты не понимаешь этого!

Сейчас он не представлял, что пять минут назад мог сам писать эту мерзость. Переспрашивать про падежи и запятые. Мять один испорченный лист и начинать новый.

На смену неловкости пришла гордость за себя. Как бросивший курить, преодолев первую, мучительную тягу к сигарете, он испытывал подъем. Желание немедленно пойти дальше, доказать себе и другим, что возврата к вредной привычке не будет. Спалить фуру с сигаретами!

И тут его впервые посетила дикая, совершенно безумная мысль: Отпустить парня.

Как безмассовое нейтрино, пролетела справа налево, не встретив сопротивления, и исчезла. Сейчас ей не за что было зацепиться. Потому, что как? Каким образом? С чего? Лишь одно ощущение осталось, что полетела она дальше не по прямой, а по замкнутой траектории.

Сейчас же Макаров встал и потихоньку вышел в коридор с камерами. Здесь, в углу, были свалены в кучу пожитки задержанных. Среди хлама и рванья он отыскал запечатанную бутылку минералки и картонную коробку с нетронутым гамбургером. Взяв их, подошел к обезьяннику и протянул студенту:

– На, вот, возьми. Чем могу, как говорится.

– Спасибо. – отозвался Антон.

– О! Сейчас поедим! – потер руки Копытин.

– Не поедим, а поест. Не тебе подгон! – осадил его Василий Иваныч.

– Ладно. Я чё? Я ничё. – обиженно отозвался Копытин.

– Вот то-то!

– Ну что, звоним комитетским? Пусть приезжают, оформляют, как положено! – бодро начал Николай Павлович.

– А как же свидетели? – обеспокоился Анатолий Ильич.

– Скажем, ушли на маршрут. Завтра придут, все подпишут. – разрулил вопрос начальник ППСа.

Старший Анаколий набрал дежурного следователя следственного комитета.

– А, привет-привет! Как вы там, все празднуете? – громко отозвались из трубки.

– Отпраздновали уже. У нас тут по вашей части. Оскорбление сотрудника при исполнении.

– Да? Что исполняли?

– Задержали человека, а он матом попер. Оскорбил.

– Вас можно оскорбить? Ха-ха, шучу. И что, свидетели, кино есть?

– Кино нет, а свидетели – да. Сослуживцы.

– Понятно. – сказал собеседник без энтузиазма: Собирайте материал и присылайте. Разберемся.

– А вы сами не подъедете?

– Зачем?

– Ну, задержание оформить…

– Материал, говорю, присылай. С задержаниями потом видно будет.

На этом разговор со следаком закончился.

– Что, слышал говнюка? – с раздражением спросил Николай Павлович.

– Слышал. Говнюк не впечатлился. – отозвался Младший: Состряпает отказной или дело на тормозах спустит. Сначала на подписке побегает, потом условным отделается.

Еще немного и майоры впали бы в уныние, но Андрей Степаныч снова пришел на помощь:

– Мужики, ничего страшного. Ну, да, оскорбление… Жидковато конечно. Это уж если кого в главке закажут, так из пальца статью высосут. Есть другая тема!

Анаколии жадно изготовились слушать.

– Вот что! – продолжил капитан: Применение насилия к представителю власти! За это точно укатают. Метода та же: Фомиченко доложит, ребята подтвердят. Там, собственно, какого-нибудь толчка достаточно, а условняк по этой статье манной небесной покажется!

Майоры смотрели на него с неподдельным восхищением. Так-то, и ППС, и его начальника они считали законченными тупицами, а тут такой самородок оказался. Красавец-мужчина!

Стремительно подойдя к пульту, они попользовали Фомиченко вторично. И опять под диктовку.

Забрав рапорт, Анаколии поднялись в кабинет Николая Павловича. Из дежурки решили не звонить. Должное Андрею Степанычу они отдали, но дальше, милый друг, мы уж без тебя. А-то, гляди, еще и этот примажется!

По-хорошему, им бы немного обождать, но так свербило в одном месте, что уже через полчаса Старший звонил следователю с новой вводной.

– Майор, что непонятно? – с раздражением спросил следак: Я же сказал: присылай материал, будем смотреть. Разберемся!

И положил трубку.

– Говнюк!

– Опять, это его «Разберемся!» За версту ясно, – ни в чем он разбираться не будет.

– Да и будет… стремно как-то. Наши дураки двух слов связать не смогут. Начнут их на допросах крутить-вертеть, они и запутаются. Вон, этот, Фомиченко! Много ему надо, что б поплыть?

– Да, может и к лучшему. А-то, расколют, как детей. И будет оппозиционер еще и потерпевшим ходить. Про полицейский беспредел рассказывать! – согласился Анатолий Ильич: Ну его в баню!

– Что делать будем?

– Давай отпустим. Завтра он сюда вернется с Валежниковым и всем кагалом. Опять на всю область прославимся.

Майоры пристально посмотрели друг на друга. Одна мысль посетила их сейчас на двоих. Звали мысль Федор Романыч.