Лыткаринский маньяк

Войдя в камеру, Леня сразу перешел к любимому занятию всех неудачников, – самоутверждению за чужой счет. Он уселся посередине нар таким образом, что на них сразу стало тесно даже вдвоем. Без спроса взял гамбургер, махом откусив от него половину. Потом набрал в рот минералки, прополоскал его и сплюнул в угол. Отпил еще, прополоскал горло и, на этот раз, сглотнул, смачно отрыгнув углекислоту. Не дать не взять, король периода реставрации: вернулся с помпой, захватил власть над пространством и едой и теперь был готов захватить все остальное.

О чем была его вступительная речь, даже передать невозможно. Ругань на жизнь, проклятия в адрес мусоров и прочие оригинальные суждения, не понятные посторонним, лились из него мощным потоком, и Антон заподозрил, что все это говорится вообще не по-русски. Знакомыми были только союзы и предлоги, остальное – реально китайский. И при том, никакой матерщины!

Закончив с преамбулой, Леня перешел к выяснению личности сокамерника. Любые ответы вызывали в нем смесь высокомерия и саркастического смеха:

Студент – ха-ха-ха, плевок сквозь зубы.

Двадцать один год – хе-хе-хе и опять плевок.

Первый раз за решеткой – ох-хо-хо и громкая отрыжка.

Услышав, что Антон задержан за наркотики, Леня принял вид негодующего праведника и начал ему выговаривать с высоты прожитых лет и подобия человеческой морали:

– Что вы за идиоты! Выпей водки. Что ж вас на эту дрянь тянет!

– Вообще-то я не употребляю. – попытался оправдаться Антон.

Потом, между поучительных реплик, рассказал про Федора Романыча и театральный кружок в комнате для допросов.

Леонид слушал, и дерзкое выражение стало покидать его лицо. Оно теперь вытягивалось, глаза округлялись в орбитах, а речь почти пришла к литературной норме:

– А сколько порошка-то было?

Полусжатым кулаком Антон показал примерный размер свертка.

– Да это, наверное, грамм сто будет!

– Наверное. – легко отозвался молодой.

И эта легкость бритвой полоснула Леониду по сердцу. Черствому, но не каменному: Боже мой! Студент, похоже, не понимает, в какую тему его вписали!

Дальнейшие расспросы подтвердили эту догадку, а кроме нее – еще более ужасную: парень здесь реально ни за что.

Что-то отеческое, так и не нашедшее выхода в его бесшабашной жизни, теперь настойчиво попросилось наружу. Где-то у него самого рос сын, с которым он виделся всего лишь дважды, но всегда желал ему добра. Чуть помоложе был сынок, но, в общем, дети. И тот, и другой.

– На, вот, возьми. – протянул Леонид почти полную пачку сигарет, из которой оставил себе две штуки.

– Не курю я.

– Бери. Это здесь как валюта. Обменяешь на что-нибудь. Бери!

Пораженный такой резкой переменой и неподдельным участием, Антон взял сигареты и засунул в карман.

Леня пошарил у себя в одежде, пытаясь найти еще что-нибудь полезное, но больше ничего не нашлось. Очень хотелось обнять пацана, прижать к себе. Но, конечно, здесь это неуместно.

Вот уж, чем было не удивить Леонида, так это невиновными за решеткой. За свои четыре ходки он насмотрелся на них вдоль и поперек.

Одни все отрицали тупо, без огонька. Другие – с фантазией, с задором!

Спер немного – менты сделали на нем показатели. Воровал вагонами – политический страдалец и жертва режима.

Мошенников подставляли коварные конкуренты. Насильников оговаривали алчные подруги. Педофилов – похотливые падчерицы в сговоре с мамашами.

Разбойники честно забирали свое с подлых должников. Убийцы сами отбивались от чудовищ, стоя перед выбором: или их, или они. И все, как один, оказались не в то время не в том месте.

Так что, куда не плюнь, обязательно попадешь в невиноватого.

Что говорить, Леня сам безвинно страдал. Но, если честно, положа руку на сердце: Да, бывало, что давали сверх меры. Вешали лишнего: украдешь раз, а тебе, вдогонку, три чужих эпизода. Но, чтоб совсем на ровном месте…

Что же он натворил, этот Антон? Дочку начальника обрюхатил или любимую собаку переехал скутером?

– У меня брат, в прошлом году, сюда загремел. – начал Леонид: Брательник, – оторви и выбрось. Дерзкий до одури. Чего-то там набурогозил, короче, ментов вызвали. Он на них с ножом стал кидаться. Всех их отцов-матерей по матушке вспомнил. В бобике стекло выбил. Труба короче. Реально – убить мало. Сам бог велел крепануть. Так ему коробок с травой подсунули. Год отвисел братан, за хранение, и на свободу. Я к чему говорю: ты что такого сделал, что тебя так загрузили?

– Ничего. Не знаю… Говорят, что я оппозиция.

– Оппозиция? Не слышал про такую статью.

– А много дадут за хранение? – спросил Антон после некоторой паузы.

– Хранение? – переспросил Леня. Хорошо, что в камере полумрак и не видно глаз. Не привык этот человек распускать нюни. Давно забыл, что это такое. Если и наворачивалась у него слеза, то от ветра в лицо или мошки, попавшей в глаз. Еще мог рассмеяться до слез.

Здесь не было ни мошек, ни ветра. И смешно не было, а картинка расплылась: Что ответить сопляку? Сказать: три года, пять… Смысл? Не спасет его святая ложь и ничем не поможет.

Отвратительная роль нежданно выпала ему. Роль врача, объявляющего безнадежному больному кошмарный диагноз.