Лыткаринский маньяк

Наверное, лет пять он отсидел бы сверху, только б ее избежать. Ждал, что в коридоре послышатся шаги и его заберут. Все равно, куда, лишь бы отсюда. Но нет, тихо за дверью. Ваш выход, маэстро!

– Антох, тут это… В общем… не будет у тебя хранения. С таким весом хранение не шьют. Будет сбыт в особо крупном. От десяти до двадцати или пожизненно.

– Почему сбыт? У меня ж изъяли… – начал Антон, до которого названные числа пока не дошли.

– Студент, очнись! Десятка – край. – прозвучало зловещим рефреном: Все, сынок. Кончилось детство.

Леня закурил, сделал пару затяжек:

– У Романыча все районные наркоманы на крючке. Завтра прибегут и под присягой подтвердят, что это ты им говно продавал. Фото им твое покажет, будут пальцами в тебя тыкать, как в родного.

Пыжик, конечно, не дадут. Двадцать тоже. Десятка твой трамплин и до пятнадцати. Девять, если уж совсем звезды сойдутся.

– От чего это зависит? – неожиданно серьезно спросил Антон, впервые посмотрев на Леонида в упор.

– Он еще и с обыском приедет. А порожняком Романыч не ездит. И весы отыщет со следами, и тару. Сегодня уже не поедет. Завтра. Да… завтра. – продолжил Леня, словно не заметив вопрос.

– От чего зависит срок? – повторил Антон.

Леонид посмотрел на него. Все тот же человек сидел рядом, но это был уже не ребенок. Еще не видевший ни СИЗО, ни зоны, он будто сравнялся с ним, перестал быть Антохой, студентом, сынком…

– От разного. – отозвался он: Привлекался – не привлекался, иждивенцы, характеристики, болезни. С какой ноги встал судья, какое настроение у прокурора. От мутатени всякой, короче.

– А если я ни в чем не виноват? Если я не признаю?

– А если я не признаю, что сижу сейчас с тобой в этой камере, так что? Просочусь в отдушину и окажусь дома, на диване? Все уже произошло. И от тебя больше ничего не зависит. Пойми это, Антон. Теперь все за тебя решают другие. Все. Херово это звучит, но… Хочешь, сказок тебе понарассказываю?

– Не хочу.

– И я не хочу.

Оба замолчали и погрузились в свои мысли. Антоновы были скорее не мыслями, а попытками прийти в себя. Словно он пропустил серию ударов от боксера-тяжеловеса и теперь огромные гематомы заслоняли ему глаза, в ушах звенело и пол поменялся местами с потолком.

А вот Леня гонял конкретные мысли о конкретном человеке:

Романыч – гад! Старая, плешивая крыса! Если есть железное доказательство отсутствия бога, так это ты! Как же носит тебя земля? Чем оправдывает мироздание то, что ты существуешь? Когда и чьи идолы и истуканы могли бы тебя простить?

Честно скажу, не в этих фразах размышлял Леонид о Романыче. Но, смысл был этот.

Собственно, размышлять можно было по-разному и мысли, говорят, материальны. Но, видимо, не настолько, как хотелось бы.

А из полезного… Единственное, что приходило на ум: поделиться с пацаном опытом. Хоть как-то помочь вписаться в новую жизнь. Хоть от чего-то защитить, оградить. Но как это сделать? Как объять необъятное в столько короткий срок? Это ж, как «Войну и Мир» написать на одном дыхании!

И Леня начал свои наставления, перескакивая с темы на тему, запинаясь и углубляясь в ненужные подробности. Вот некоторые из них:

– На адвоката особо не надейся. Со следователем не спорь, подписывай все что даст. Все равно по его выйдет, а станешь палки вставлять, он тебе свиданья с передачами запретит. Будешь на голой баланде сидеть и спать на казенных простынях.

Зайдут посылки, – как с ними поступать дело твое. Можешь сам съесть, хочешь – часть отдать на общее, а можешь все. Это только на твой выбор. Будут разводить – не слушай. На этап себе откладывай, там ой как пригодится. А заедут к вам с этапа, – не жлоби. С этими бог велел делиться. Знаешь, как говорят, лучше лишний год отсидеть, чем один раз этапом скататься.

Спорно, но понять Леонида можно. Сам-то он всегда заезжал по делу и с полным раскладом. Откуда ему знать, что должен говорить следователю ни в чем не повинный человек? И передачки следователь, если что, запретить не может. А про этап – да. Все точно.

– Фильтруй базар. Не «спасибо», а «от души». Не «спросить», а «поинтересоваться». Не «сесть», а «присесть». Матом не ругайся. Это здесь можно, между делом, кого-нибудь обозвать или послать, а там, скажешь: Твою мать! А тебе: Когда это ты был с моей матерью? Ты вообще, с ней знаком? Схватят за язык, предъявят. А не обоснуешь, – спросят. Могут жрачкой, могут деньгами, а могут и ртом с задницей! Вообще, поменьше болтай, побольше слушай.

Если про кого что услышишь, дальше не передавай. Не угадаешь, откуда и как потом вылезет. С расспросами к людям не приставай. Что надо – сами расскажут. А будут к тебе привязываться, скажи: Ты мент, что ли, пробиваешь?

Все верно, Леня! Оно и на свободе сплетничать и сквернословить нехорошо. А в обществе сложных и нервных граждан с биографией, которой можно пугать графа Дракулу – тем более! Принимается. Одного только, Леонид, ты не знаешь: как же надо его, блин, фильтровать в дежурной части этого ОВД!