Лыжню!

Эстафету она передала первой – за ее спиной никого и близко не было. Пихнула в плечо свою подружку Люсю, подарив ей такой отрыв, что хоть пешком иди. И – мигом под шинель к физруку, греться. Дубарина-то под минус двадцать! А во внутренних карманах шинели уже нагрелись три пирожка-посикунчика да шкалик с молоком, коими запасся физрук для подкрепления своих вечно голодных подопечных. А вот на себя провизию не захватил, убедительно заливая девчонкам, что от стряпни да молока у него, дескать, изжога, поэтому, по фронтовой привычке, насыщался махорочным дымком, будто святым духом…

Дружно притоптывая на лютеющем морозе, очерская команда ждала финиша второго этапа. Физрук пристально вглядывался вдаль, стараясь угадать впереди бегущих Люсю, но… Первой под «Ура! Давай! Вперед!» и бодрящий свист домашней публики, пробежала опытная «динамовка». Сразу за лидером – стройная студенточка из педвуза. Следом – кунгурская, кудымкарская, оханская девчата, а вот и толстушка румяная, с Барды или Орды, едва-едва пыхтит, но катится. «А где же наша-то? – похолодело в сердце у физрука. – Никак упала, бедная? Или лыжу поломала, а запасных-то нет». Он хотел уже бежать вдоль трассы на розыски потеряшки, но тут из-за поворота, наконец, показалась Люся. Часто дыша, как загнанная собачонка, она с трудом передвигала ноги, ее лыжи не скользили, а, казалось, висели кандальными веригами. Коленки и бока в снегу – значит, падала Люся, падала часто…

Дерзкий план созрел мгновенно, как в самые отчаянные минуты на фронте – где наша не пропадала.

– Выручай, Бакилина! – растолкал полусонную Алю физрук. – Валюшка еще слабее, чем Люся, не одолеть ей три версты нипочём. Глянь, она от голода совсем сомлела. Спроворишь еще один этап проскакать, а? Да хоть пешком пройди. Надо, понимаешь, Алечка? Очень надо – не можем мы район подвести…

– А не заругают? – смышленая Аля с полуслова поняла задумку наставника.

– Да никто и не заметит, – физрук почувствовал ее колебания. – Соберись, Аля! Это как на войне: представь, что ранило твою подружку, и никто кроме тебя задачу не выполнит. И вообще, по правилам, в исключительных случаях имеем право на замену. А таковой наш случай или нет, после финиша разберемся: не переживай – я за все в ответе. Булькни вот молочка и дуй!

– Лучше Валюшку покормите, – кивнула Аля на обессиленную подружку и стала надевать лыжи.

Как только Люся доковыляла до финиша, Аля выпорхнула из-под шинели, словно воробей из-под стрехи, и кинулась вдогонку за убегающими соперницами. В висках молотом стучали слова наставника: «Это как на войне, Аля! Надо!» Но ее не надо было агитировать – она сама была дитя войны. Ускоряясь на спусках, Аля представляла, как, не кланяясь пулям, шел в свою последнюю атаку отец. Стиснув зубы на подъемах, она видела мать, которая, оттрубив две смены в цеху, оставалась на третью. И все, кого она знала, так жили. Потому что – надо! И когда, казалось, Аля была готова рухнуть от усталости, а под ложечкой кололо так, будто бок штыком пропороли, у нее открылось второе дыхание.

Мимо соперниц Аля пролетала, словно поезд мимо придорожных столбов.

– Одна, вторая, третья, – она считала их, будто патроны в обойме, боясь просчитаться и не успеть догнать последнюю.

– Десять! – когда Аля увидела перед собой спину лидера, у нее уже мутилось и плыло красным в глазах, а ресницы слипались от инея.

– Хоп-хоп-хоп! Лыжню! – прямо в финишном створе, как чертик из табакерки, Аля выскочила вперед и на пол-лыжи быстрее всех нырнула за финишную черту…

Наставник проигравшей команды, краснощекий дядька в овчинном тулупе и круглых очках, издали – вылитый Берия, торопился к судейскому столику. Он уже на ходу гневно выкрикивал:

– Э-э! Что за дела? Товарищ судья, эта девчонка уже бежала на первом этапе! Я все видел! Это недопустимо. Я ее запомнил по штанам – такие шаровары, как у запорожца, ни с чем не спутаешь. Снять – и вся недолга!

– Что снять? Штаны?! – опешил судья.

– Да не-ет, зачем штаны! Очёрских полагается снять с соревнований – дис-плас, да как его, дьявола… А – дисклопицировать! Вот! Занесите в протокол!

– Дисквалифицировать, – машинально поправил арбитр. – Но за что, не пойму? Какие основания?

– Еще раз объясню, товарищ судья. Вон та, хе-хе, в штанишках которая, два этапа пробежала! – дядька, блеснув стеклами очков, повернулся к Але и погрозил ей пальцем-сосиской. – Ишь, оч-чёрские! Знаю я вас, прохиндеев! Три года назад возил туда сахар продавать, так там надули меня на базаре и обшептали вдобавок – прямо с возу из валенка кошелек с выручкой схрюндили.

До поры помалкивавший физрук, расстегнул шинель, чтобы были видны орден и нашивки за ранения, и смело шагнул прямо на дядьку:

– Эй вы, товарищ очкарик, что-то уж больно подозрительно хорошо вы в девчачьих штанишках разбираетесь! Давно подобный интерес имеете?

Оглушенный громким смехом собравшихся вокруг тренеров, толстяк затравленно озирался.