Лже-Абсолют

Боль длилась мгновение: лучи шара соединились в один пучок, и тут же брызнули новыми россыпями. Вслед за этим послышался… голос Федора: «Я посылаю тебе «письмо» из Мира Грез. Как ты понял, оно несколько своеобразное, здесь нет слов. Что такое слова — мусор, ничего не значащие звуки… Чтобы прочитать его, смотри на этот шар, смотри, пока не проникнешь в мои мысли и чувства, не переживешь все, что пережил я.

И тогда многое откроется тебе».

Алексей будто бы вырвался из собственной плоти, помчался сквозь мыслимые и немыслимые преграды и, проник — в плоть чужую, «стал» Федором Москвиным как раз в тот момент, когда он переходил границы нового измерения…

Глава 24 Мир Грез

Он держал руку Поэтессы? Нет, она решила его разыграть, ушла вперед, доверив заботу о Федоре кому-то из своих друзей. Прекрасная женщина с горящим взором не может стать маленьким тщедушным созданием, с непропорционально большой головой, и лицо ее никогда не превратится в серое пятно, глаза — в щелочки, а ноздри и рот в маленькие отверстия, точно, как у приятеля Поэтессы, игравшего в другом измерении роль «веселого старика». Федор непроизвольно обернулся… те, кто сопровождал их в путешествии, в том числе и Старик, пожалуй, еще уменьшились в росте. Теперь Москвин был как тот принц, что искал Белоснежку среди ее друзей гномов. Но где его Белоснежка?

И он понял, что мысль о временном исчезновении Поэтессы — глупа и наивна. Он не отпускал ее ни на секунду. Значит, это… она?!

От неожиданности Федор чуть не вырвал свою руку, но существо будто приклеилось. Видимо, оно прочитало его мысли, что окончательно убеждало Москвина в чудовищном предположении: ЭТО ОНА!

А разве она не говорила, почему один из их команды, влюбившийся в Крамскую, не хотел ей показываться? Ленка никогда бы не смогла оценить такой его «красоты». Вот они какие на самом деле, а то, что принимают человеческий облик… И мы на маскараде надеваем чужие маски.

Но здесь им уже не нужно маскироваться. Это их мир! Мир Грез, о котором так мечтал Федор.

«Господи, а каким стал я?!»

Свободной рукой он потрогал лицо; нос, рот, — все вроде бы оставалось таким же, как прежде. Из груди вырвался вздох облегчения, непроизвольно замедлившийся шаг снова стал быстрым.

Пространство продолжало светлеть, тоннель, по которому они шли, уводил их в ЦЕЛОЕ МОРЕ СВЕТА, дышалось с каждым шагом все легче, воздух благоухал чудесными ароматами. Еще немного и вот он — конец тоннеля!

Они стояли в густой зеленой траве, рядом с пирамидой, почти полной копией египетского чуда, начальной точки их путешествия. Существо наконец «отклеило» ручонку, освободив Москвина. Федор ошарашено смотрел по сторонам. Он уже испытал одно разочарование — любимая женщина стала маленьким уродцем. Теперь безумно боялся получить какой-нибудь новый удар.

И тут он услышал голос Поэтессы, но не обычный — звонкий, напоминающий веселые колокольчики, а тонкий и свистящий. Она сказала:

— Эталоны красоты — понятие относительное. Человек восхищается лебедями, павлинами, а крысы вызывают у него отвращение. Но это — ЕГО ВОСПРИЯТИЕ. Для самой же крысы мужского пола — нет ничего прекраснее его милой подружки.

Окончательно уничтоженный ее голосом, Москвин обреченно произнес:

— А как же общепризнанные каноны? Те же полотна Леонардо да Винчи? Или уникальный слог Шекспира, Пушкина? Как же Моцарт, Бетховен?..

— Но ведь есть те (и их много!), кто отрицают красоту классического искусства, предпочитая творениям Леонардо современный авангардизм: шедеврами литературы для них являются творения преемников Ляписа Трубецкого[36] и такой же «ляпис трубецкой» становится одним из символом современной музыки.

Федор с тоской подумал: «Наверное, я ретроград — меня тянет к устаревшему Леонарду». Он бы удрал от «красотки» Поэтессы, да путь назад заказан. Интересно, разрешат ли ему в будущем побывать дома? Поэтесса, Старик, их товарищи не лишены возможности путешествовать по мирам. А он… пленник?

Ему стало не по себе и от другого дурного предчувствия: может, сейчас он и не изменился, а что ждет его в дальнейшем? Сохранит ли он человеческий облик, или станет таким же, как они?! Его мысли, естественно, не укрылись от Поэтессы, она спокойно произнесла:

— Конечно, ты немного изменишься. Ты будешь и собой, и чуть-чуть нами…

«Чуть-чуть ими?.. Я уменьшусь в росте, похудею, ножки-ниточки неумело зашаркают по земле, голова вырастет и примет форму тыквы? А лицо?.. — Федор потрогал свой солидный нос, — он провалится, как у сифилитика?»

Поэтесса решила подбодрить его, обвела вокруг тоненькой ручкой и произнесла:

— Любуйся! Природа в ее первозданном виде.

Лес тихо шумел, кустарники покачали ветками, Федор, будто опьянел от ароматного воздуха. Но что-то во всей этой благодати смущало… Краски! Они — менее яркие, менее сочные, чем в мире Москвина, словно кто-то слегка мазнул зеленой акварелью по бесцветному полотну. Пели птицы, но не было очаровывающего многоголосья хоров, соловьиной волшебной трели. Лишь то тут, то там — звучало одиночное соло посредственного исполнителя.