Лже-Петр - царь московитов

— Э-э, — задумался Петр Алексеевич, — с моим полоном тут, надо думать, крепкой суровой ниткой али веревкой даже сей бунт связался. Мню, что Карл шведский и с Софьей, и со стрельцами разом сию проказу супротив меня учинить захотели, но да я побегом своим их козни порушу! Надобно мне, Андрей Яковлевич, в королевском дворце побывать да с Карлой свидеться. Хочу сему щенку пару слов на ухо шепнуть, — и Петр ухмыльнулся с такой сатанинской злобой, что Хилкову страшно стало — разом вспотел затылок под кудрявым париком.

— На меня надеешься, государь милостивейший?

— А на кого ж еще? На холопов, что ль, твоих с кнутами? Под личиной секлетаря твоего в королевский замок войти хочу, чтобы с королем с глазу на глаз обмолвиться. Пистолеты мне снаряди хорошие, ножик сей ещё с собою возьму. Я сей шведской сволочи позора своего прощать не намерен.

Хилков недоверчиво покрутил головой. Царь вовлекал его в предприятие отчаянное. Приходилось идти на обман, выдавая вооруженного до зубов человека, пусть и русского царя, вознамерившегося учинить нечто воровское, кровавое по отношению к монарху державы, вина которой в деле пленения Петра ещё не была известна миру, за своего секретаря — неполитично.

«Эдак ты меня к казни-то и подведешь…» — подумал про себя Хилков, а Петр, будто читая его мысли, подбодрил:

— Ничего, не страшись. За честь государя своего и пострадать маленько можно. Но о страданиях ещё рано думать — все на свои плечи возьму, скажу, приказал тебе.

— Да не за себя я страшусь, государь великий! — со слезой проговорил Хилков. — Вижу, что ты безумный и бесполезный путь для себя выбрал. Пистолеты да ножик — малое дело. В первую очередь, я сам-то короля Карла лишь раз видал. Если и смогу тебя во дворец ввести, так не король ихний, а токмо министр, что послами да резидентами ведает, будет нас встречать. А ежели и Карла, царь, найдешь, то что за польза тебе будет от сей встречи? Неужто из пистоли станешь в него стрелять, ножом шпынять наследственного шведского монарха будешь? Невиданное дело! Кровью токмо вызовешь войну, а со Швецией нам ли схватиться? У них вон сто тысяч выученного войска под ружьем стоит, флот преизрядный. У нас же — речные струги, каторги, что в Воронеже ты строил, ненадежные стрельцы. Раньше Ижорскую землю у нас отняли, теперь же Псков с Новгородом отдавать придется шведу. Да и сам ли убережешься, если злое дело против Карла учинить собрался? Ты мне-то едва-едва свое царское происхожденье доказать сумел, а караульным, что в замке на часах, ты объяснить этого не сможешь: или растерзают на месте, или в пыточной замучают, а после четвертуют. В Москве же будет править самозванец…

Толковые, рассудительные речи резидента заставили Петра призадуматься на минуту — почавкал молча, посопел и с ещё более горящими глазами, чем прежде, сказал:

— Ты, князь, мне боле не перечь. Проси аудиенции у шведского министра, но экивоком разузнай, не будет ли в тот день Карлуши-короля. Я по-шведски маленько языком болтать сумею. Платье мне сыщи, да как говорил, изрядные два пистолета, чтоб в карман кафтанный залезали без труда. Ни о чем боле голове твоей кумекать и не надобно.

С тех пор, как самодержавный пленник Халландгольма, не спрашивая на то желания шведов, покинул замок, минуло больше месяца. Когда о побеге доложили Левенроту и королю, хозяин замка немедленно разведал, как могло случиться, что из крепкой его твердыни мог кто-то убежать? Окна высоко над морем, толстые решетки, то и дело в комнату заглядывают караульные солдаты. Левенрот, понимая, что запер в клетку не какого-то мужика, не сумевшего в срок внести арендной платы, не барона даже, вольно или невольно оскорбившего его, а самого властелина, помазанника, царя огромной полудикой Московии, необузданного и своевольного, как раз накануне решил, что следует втрое усилить меры по охране царя Петра, ибо этот страстный, свободолюбивый человек никогда не согласится остаться в заточении. Но теперь уж было поздно. Утешало одно: веревка, на которую так понадеялся беглец, не выдержала веса огромного, семифутового тела. Петр сорвался в море и, конечно же, разбился о камни, потому что у подножия крутого берега с утвержденным на нем замком было очень мелко. Так и доложил Левенрот Карлу, и шестнадцатилетний юноша, вначале сильно обеспокоенный, принял доводы своего советника — смерть опасного соседа предполагалась им в том случае, если пленника в Халландгольме не удастся принудить к безропотному проживанию в замке, или в случае каких-либо экстренных непредвиденностей.

— Ну, умер так умер, — равнодушно пожал плечами Карл, выслушав Левенрота. — Значит, русский Бог не был расположен к Петру. Но вы все ж таки постарайтесь разыскать в море его тело. Если я увижу мертвого царя, мне будет спокойнее.