Лже-Петр - царь московитов

Посасывая трубку, по которой страстно соскучился и Петр, стеснявшийся между тем попросить у капитана табаку, командир и владелец корабля прикидывал. Конечно, он слышал раньше о привычках русского царя, поэтому натруженные руки сидевшего перед ним великана не могли быть доказательством плебейского происхождения, но капитан был немцем, расчетливым и методичным, к тому же он был купцом, и даже если в словах незнакомца имелась доля правды, то все равно неизвестность далекого плавания в Архангельск, где он никогда не бывал, неопределенность в выборе товара, сомнительность успеха заставили наконец капитана решительно покачать головой:

— Нет, в Архангельск «Дельфин» не пойдет. Если бы даже Святая Бригитта явилась сейчас в мою каюту как знамение правдивости твоих слов, то я бы скорее послушался доводов рассудка. — И, усмехнувшись, добавил: — Цари не прячутся в бочках, не ходят с крестьянским ножом за поясом, и их не протаскивают под килем. Все, иди к боцману. Он подыщет тебе работу.

Петр посмотрел на капитана с ненавистью, но тут же совладал с собой, поняв, что здесь, на корабле, капитан является царем и вправе поступать, как ему угодно.

Нет, работы он не боялся, но боцман поначалу заставил Петра мыть палубу, гальюн, чистить рыбу и овощи для корабельной кухни. Но как-то раз Петр сказал боцману, потому что ему не терпелось проверить себя в работе с парусами:

— Ты думаешь, что мне можно доверить лишь работу юнги? Я изучал морское дело в Голландии, так что могу отличить штаг от фардуна, а крюсель-рей от крюсель-топенгата. Да и по вантам я лазаю проворно.

— Ну что ж, «русский царь», — посмотрел боцман на Петра с изумлением, — встанешь с сегодняшнего дня рядом с другими.

«Дельфин», поймав попутный ветер, шел к берегам Померании быстро, и на пятый день плавания, когда Петр уже совсем освоился на мачтах при постановке и уборке парусов, когда он, так любивший корабли и воду, с высоты семи саженей без страха смотрел на сжавшуюся до размеров носового платка палубу «Дельфина», на бескрайнее, взлохмаченное волнами море, то уже не вспоминал о своем царском происхождении. Порой в его голове появлялись странные мысли. Он уже думал, что напрасно так рвался домой, к трону и шапке Мономаха.

«Эка радость приглядывать за оными спесивыми боярами, думать о казне, о приращении земель, о пошлинах, о раскольниках, ворах, приказах, стрельцах, о мощении дорог, о винной торговле, о монастырях и недоимках. Или я с детства не мечтал о кораблях? Или сызмальства не чурался власти? Власть раньше мне надобна была, чтобы окоротить смутьянов, Софью, разбойников и татей изловить да и сказнить их. Чего же хорошего в той власти? Власть — вот она! Все члены тела моего подчинены мне, ум трезвый, глаза и руки действуют согласно. Вот оно, добро-то! Или разве не отказался Спаситель от власти, когда его нечистый искушал? Отверг ее! И я отвергну, ради себя, ради Христа!»

Боцман, видя усердие Петра, не мог налюбоваться новым матросом и однажды нарочно пригласил капитана, чтобы тот взглянул, с каким проворством долговязый, длиннорукий малый неведомо каких кровей и какой земли идет по рее к самому её ноку, чтобы закрепить там угол паруса, как спускается по вантам, как дает совсет матросам — совсем как боцман.

— И ты ещё мне говорил, что когда-то сидел на русском троне? — с ухмылкой спросил у Петра капитан, когда тот развалистой походкой подошел к нему, повинуясь приказу. — Нет, цари не могут быть хорошими матросами. Хочешь остаться на «Дельфине»? Я положу тебе по двадцать талеров за рейс, а когда освободится боцманское место, ты его займешь. Соглашайся, чего тебе терять?

Не обиду, а благодарность и даже гордость ощутил Петр, выслушав предложение капитана. Он бы остался на «Дельфине» до зимы, но не больше, а если бы такой корабль был у русского царя…

— Перегони «Дельфин» в Архангельск, будь на службе у Петра, и я стану твоим матросом, — весело сверкая глазами, ответил он, но капитан лишь махнул рукой, нахмурился и, уходя в каюту, бросил:

— Опять ты за свое. Плохо кончишь, хоть и матрос отменный…

Кольберг оказался знатной крепостью, хорошо вооруженной как с суши, так и с моря. Петр с любопытством смотрел на цитадель с марса фок-мачты, отмечая, что бастионы Кольберга куда пригодней, чем деревянные, усиленные башнями, стены Архангельской крепостницы.

«Вот возвернусь к себе, укреплюсь в земле Ижорской, такие же построю…» — и тут же спохватился — от Руси он был далек, как звезды от земли.

На набережную гавани сошел по трапу все в той же матросской, из парусины, робе. Штаны, чулки и башмаки. Правда, подарили ему ношеную шляпу из сукна, повязанную по тулье лентой, а капитан вручил два талера, посчитав, что его работа достойна особой платы. Давая деньги, ни слова не сказал Петру, только смачно сплюнул за борт и пошел в каюту.