Лже-Петр - царь московитов

С холхотом, с криками «Купаться! Купаться!» матросы понесли Петра на кормовую часть «Дельфина». Послышалась команда капитана:

— Курт! Ганс! С кормы под днище канаты заводить!

— Есть «заводить»! — с веселой готовностью ответили матросы, предвкушавшие удовольствие от представления, в котором главным и единственным актером должен был стать какой-то «русский царь».

А Петр, прекрасно знавший об обычаях на европейский кораблях, кричал:

— Капитан! Капитан! Если вы исполните свое намерение, я вас повешу, четвертую как оскорбителя! Я — помазанник! Я — царь!

И матросы, слыша крики беспомощного, но страшно вращавшего глазами и брызгавшего слюной «царя», смеялись пуще прежнего, щипали Петра, дергали его за волосы, говоря при этом:

— Царь, царь! Ты немного запачкался, мы тебе готовим ванну!

— Да, ванну! Ведь нужно выйти к подданным не таким грязнулей, а чистеньким, как положено царям и королям!

Скоро Курт и Ганс доложили капитану, что канаты заведены под днище, то есть все к «купанию» готово, и лишь короткий жест командира судна — большой палец руки, указавший вверх, — сообщил ликующим матросам, что можно приступать.

— Царь, царь, ты уж постарайся в водичке не очень-то кричать о своем царском достоинстве, а то не миновать беды! — советовал Петру кто-то. Другой, смеясь, говорил:

— Нет, не говори ему ничего, Фриц! Великий царь такой большой, что просто выпьет море — что ему!

С гиканьем, свистом, хохотом протягивали матросы Петра под килем. Он хорошо нырял ещё мальчишкой, и задержать дыхание на две минуты не составило бы для Петра труда, но матросам приятно было ощутить свою власть над беззащитным человеком, имевшим к тому же наглость разговаривать с их капитаном грубо, сверкать глазами да ещё пугать его виселицей и четвертованием. Поэтому-то вытащить привязанного за руки и за ноги человека из-под днища корабля они не спешили, и Петр, в голове которого от недостатка воздуха в легких уже зазвенели хрустальные колокольцы, а в памяти промелькнули со скоростью урагана сцены детства, лица матушки, Евдокии, Анны Монс, Алеши, многих других людей, не сдержался, открыл рот, и в его легкие хлынула вода, и сознание превратилось в черный узкий коридор, по которому помчалась душа к маячившему впереди свету…

— Ну что, очнулся? — пробились к его разуму чьи-то далекие, чужие слова. — Кем же ты ещё себя назовешь? — увидел Петр перед своим лицом нехороший взгляд наклонившегося над ним бородатого капитана.

— Я — царь… всея… Руси… — уже по-русски с совершенным безразличием по поводу того, сумеет он убедить кого-нибудь или нет, промолвил Петр, радуясь в душе тому, что остался в живых.

Казалось, русская речь заставила капитана призадуматься. Он выпрямился и отдал приказ:

— Дайте ему матросскую робу и штаны с башмаками. После приведите ко мне.

Когда Петр появился в капитанской каюте, что находилась в кормовой надстройке «Дельфина», командир судна, долго раскуривавший трубку с длинным черешневым чубуком и поглядывавший на молчавшего Петра, наконец спросил у него:

— Ну, и как тебя зовут, «русский царь»?

— Петром, — ответил Петр, произнося свое имя на русский намер.

— Да, видно, ты, приятель, на самом деле спятил с ума, раз твердишь одно и то же, как попугай, — пыхая дымом, сурово говорил капитан. — Ладно, если ты — беглый каторжник и боишься того, что я отдам тебя судьям, обещаю не делать этого. Только брось молоть чепуху. Я не люблю врунов. Тем более таких, которые хотят придать себе важности. Я же вижу по твоим рукам, привычным скорее к топору и пиле, чем к изящным столовым приборам, что ты простолюдин. Кого ты хочешь обмануть? Мы плывем в Кольберг, в Померанию владения великого курфюрста Бранденбургского. Если ты не будешь больше называть себя царем Петром, потому что твоя дурь и спесь мне надоели, от них тянет блевать, я, так и быть, отвезу тебя в Кольберг. Конечно, тебе придется отслужить мне работой, тяжелой работой.

— Но я царь! Я истинный царь Петр Алексеевич! — закричал Петр, и судорога свела его щеку. Если шведы надругались над ним именно потому, что им был неудобен строптивый сосед, то здесь, на корабле, его унижали так же, как челядь Хилкова, и эта обида была для Петра куда более горькой, чем нанесенная королем Карлом. — Подожди, капитан, я расскажу тебе, почему мне, царю Петру, пришлось забраться в бочку из-под сала, только не перебивай меня! — На плохом немецком, помогая себе руками, то и дело с рычанием хватаясь за дергавшуюся щеку, Петр рассказал историю пленения, поведал, насколько догадывался, о его причинах, о том, как получилось, что в России не заподозрили подмены. Под конец сказал: — Если ты, капитан, разгрузившись в Кольберге, возьмешь курс на Архангельск, то получишь за мой провоз очень щедрую плату. К тому же я обещаю тебе, что до конца своих дней ты сможешь торговать беспошлинно любыми иноземными товарами в моей державе.