Лжедмитрий. Царская плаха

– Ну и хорошо. А пока вот это возьми, – Князь выложил мошну, в которой звенели монеты. – Тут здешние деньги и пять рублей нашими копейками. Но это на тот случай, коли получишь повеление срочно бежать из Киева. Так что не трать. На расходы проси через шинкаря у пана Горевецкого, коли нужда будет. Понял?

– Понял. А может случиться и так, что мне придется бежать?

– Все может случиться в этой жизни, Григорий. Кому как не тебе знать об этом.

Отрепьев только пожал плечами.

– Ступай, Григорий, Андрюша с Фадеем проводят тебя до обители.

– Да, князь. До свидания.

Григорий спустился во двор, поздоровался и обнялся с Костылем, который подошел к нему вместе с Холодовым. Слуги подали коней, и всадники отправились к монастырю.

Метель улеглась, ветер утратил былую силу. В небе, застланном темными облаками, витали крупные снежинки, где-то даже пробивалось солнце.

– Все, Григорий, дальше ты сам, – сказал Холодов через несколько минут.

– Вы с Фадеем к князю?

– Да. Ты что-то забыл сказать или спросить? Говори, передам.

– Нет, хотел узнать, вы тут остаетесь или с князем уйдете?

– Это, Григорий, известно только самому Ивану Петровичу. Ты, если что, в шинок обращайся, к Михайло Гнесю, можешь и к сыну его, Олесю.

– Понятно.

– Забирай свою братию и ступай с Богом в монастырь.

Отрепьев спешился, отдал товарищам поводья и прошел в шинок.

Он мало чем отличался от русского кабака. Такая же комната с большим деревянным столом посредине, лавками вдоль него и стен, пара отдельных столов со стульями ближе к печи. Там мужчина лет сорока. Он посмотрел на Григория, слегка кивнул.

Монахи сидели за столом. Шубы скинуты, внутри тепло, даже жарко.

Отрепьев внимательно посмотрел на Мисаила.

Тот поднял голову.

– О, Григорий. Скоро ты дела сделал. А мы перекусили от пуза. Борща похлебали, кур поели, пирогами угостились с капустою да с зайчатиной, рыбки отведали. Тут в Днепре, как и у нас на Москве-реке, рыбы всякой прорва. Что ты так смотришь на меня? Трезвый я. Да и все мы. Квас пили. Вот только шинкарь, чую, обманул, слишком много взял. Мы в здешних деньгах не разбираемся, тем и воспользовался.

– Этот не обманул. Я знаю. Одевайтесь, пора в обитель.

– А ты не поешь? Здесь тепло, готовят вкусно, в монастыре так не покормят, – проговорил Повадьин.

– Мы не ради еды сюда прибыли. Собирайтесь, а я покуда с шинкарем поговорю. – Отрепьев подошел к хозяину заведения. – Здравствуй, Михайло, не знаю, как по батюшке.

– А и не надо по батюшке, отец Григорий, просто Михайло. И тебе крепкого здоровья.

– Откуда знаешь меня?

– От твоих друзей и еще одного человека, очень влиятельного в городе.

– От Горевецкого?

– Знаешься с ним?

– Нет, паны сюда не заходят. Через его доверенных людей.

– Надеюсь, ты знаешь, что должен помогать мне?

– Знаю. Откушаешь чего? У нас не на Москве, продукты пока, слава богу, есть.

– Благодарствую, в обители накормят.

Гнесь усмехнулся.

– Ну да, там, конечно, накормят, напоят, только чем?

– Тем, что и должен потреблять монах.

– То-то друзья твои уминали кур да пироги за обе щеки.

– Ладно. Коли сам не смогу прийти, когда надо будет, то кто-нибудь из них к тебе заглянет.

– Добро. Могут ко мне обращаться, к сыну Олесю, а его не будет, так к жене Христине. Она завсегда тут.

– Угу. Пошли мы.

На стук скобы калитку открыл монах, увидел таких же людей, как и он сам.

– Здравствуйте, братья. Откуда вы и зачем?

– Здравствуй, брат. – Отрепьев улыбнулся. – Из Москвы мы. К вам в обитель.

– Из самой Москвы? И сколько же добирались сюда?

– Долго. Ты так и будешь нас у ворот держать?

– Прости, брат. – Он открыл калитку, впустил гостей.

– Настоятель на месте?

– А где же ему быть? Его высокопреподобие Елисей в своей келье.

– Передай, что пришли дьякон Григорий Отрепьев, иноки Мисаил, Варлаам да Иван.

Монах ушел, вскоре вернулся и сказал:

– Отец Елисей наказал тебе, брат Григорий, одному зайти, остальным покуда подождать. Они могут в трапезную пройти, там их накормят.

Мисаил усмехнулся.

– Благодарствуем, брат, сыты мы.

– Ну, как знаете. Идем, брат Григорий.

Монах провел Отрепьева до кельи архимандрита Елисея Плетенецкого.

Тот сидел за столом, что-то писал, оторвался от своего занятия и посмотрел оценивающим взглядом на человека, о котором говорил с князем Константином Острожским.

– Здравствуй, Григорий.

– Здравствуй, отец Елисей. – Отрепьев поцеловал руку, протянутую настоятелем.

Тот перекрестил его.

– Храни тебя Господь. Ты приехал со своими товарищами?

– Да, отец. Это…

Настоятель прервал Отрепьева:

– Мне известно, кто они, а вам знакомы законы монашеской жизни. Устраивайтесь в кельях. Завтра я представлю вас всей братии.

Утихли метели, отступил мороз, отзвенела весенняя капель, спала вода в Днепре. В свои права вступило лето.

Отрепьев, Повадьин, Яцкий и Семенов жили в обители. Григорий, как от него и требовалось, продвинулся, занял то же положение, что и в Чудовом монастыре. Прирожденные способности и опыт, полученный на Москве, в русских обителях, выделяли его среди других монахов.