Лжец

— Чего-чего? А… ну да, конечно. Не считая этого, да, разумеется. — Трефузис удовлетворенно покивал. — Ну-с, если я не впадаю в большее, нежели Господь Бог, заблуждение, наша станция обслуживания находится вон за тем углом. А! Вот она. Бензин и лимонный чай, я полагаю. Машине не помешает заправка, а нам не помешает закуска, хо-хо.

Пока машина сворачивала с дороги, Адриан, как и многие английские путешественники до него, дивился опрятности и трогательному порядку, царящему на континентальных заправочных станциях. Цвета "евро" могли быть чрезмерно яркими и примитивными, однако лучше эта блестящая чистота, чем грязноватое убожество английских придорожных заправок. Как им удается сметать весь сор и сохранять покраску в подобной свежести? Все чистенько и аккуратно — от висящих по стенам горшочков с геранью до кровли из веселой желобчатой черепицы, предлагающей затененную стоянку измученным жарой, усталым путникам… Тут взгляд Адриана привлек некий металлический отблеск. Он изумленно ахнул.

В конце того самого ряда машин, в который Трефузис, неумело маневрируя, пристраивал свой "вулзли", стоял зеленый БМВ с английскими номерами и наклейкой "ВБ".

— Дональд, смотри! Это их!

— И я на это надеюсь. Я очень старался быть точным.

— О чем ты старался?

— И не забывай, частица "это" требует именительного падежа.

— Что?

— Ты сказал "это их". Имея в виду, разумеется, "это они". — Трефузис потянул на себя ручной тормоз и распахнул дверцу машины. — Впрочем, это всего лишь несносное педантство. Кто, пребывая в здравом уме, говорит "это они"? Никто. Ну так что же? Будешь сидеть в машине или вылезешь наружу и послушаешь, как я упражняюсь в люксембургском?

Они снесли подносы с булочками и чаем к столику у окна. Двое из БМВ сидели на другом конце кафе, в отделении для некурящих.

— Заговаривать с ними не стоит, — сказал Трефузис, — однако приятно знать, что они здесь.

— Кто они?

— Они зовутся Нэнси и Саймон Хескет-Харви, один мой давний друг любезно предоставил их нам в компаньоны.

— Значит, они на нашей стороне?

Трефузис не ответил. На миг задумавшись о чем-то, он вверх-вниз подергивал в своем стакане пакетик с заваркой.

— После войны, — наконец вымолвил он, — у Хэмфри Биффена, Элен Соррел-Камерон, математика по имени Бела Сабо и у меня появилась идея.

— Наконец-то, — произнес Адриан. — Вот она, правда.

— Это уж ты сам решишь. Мы вместе работали над "Энигмой" и проникались все большим интересом, каждый по-своему, к возможностям языка и машин. Бела очень хорошо сознавал, что в Британии и Америке уже открылся путь к тому, что ныне именуется вычислительной техникой, и что рано или поздно появится возможность лингвистического программирования цифровых машин. Работа Тьюринга в Блетчли показала, что старая, созданная еще Холлерином[128]система перфокарт скоро отойдет в прошлое. За алгоритмическими математическими языками низкого уровня последуют интеллектуальные модульные языки уровня более высокого, а те в конечном счете приведут к созданию эвристических машин.

— Эвристических?

— Способных учиться на собственных промахах, действующих, подобно людям, методом проб и ошибок. Мой интерес ко всему этому был не математическим и не так чтобы социальным. Меня не путало, что машины станут умнее людей, что они в каком-то смысле "возьмут верх". Однако яоченьинтересовался разработкой новых языков.

— Вследствие того, что все существующие ты уже выучил и боялся заскучать.

— Очаровательное преувеличение. После войны Бела вернулся в Венгрию, Хэмфри, как тебе известно, женился на леди Элен и стал школьным учителем, а я остался в Кембридже. Однако мы продолжали работать, когда представлялась такая возможность, над нашей идеей языка высокого уровня, на котором смогут изъясняться и машины, и люди. Наша мечта заключалась, видишь ли, в том, чтобы создать международный язык наподобие эсперанто, который был бы одновременно и lingua franca[129]общения человека и машины.

— Однако идеальное решение состояло бы, наверное, в том, чтобы научить машину говорить по-английски?

— Ну, весьма и весьма опасаюсь, что именно это и произойдет. Мы не могли, конечно, предугадать появление микропроцессора, или, возможно, мне следовало сказать — нам не хватило воображения, чтобы предсказать его появление. Стоимость вычислений каждые десять лет уменьшалась в миллион раз. Просто изумительно. Это означает, что теперь ты можешь за один фунт купить средства обработки данных, которые в семьдесят первом обошлись бы тебе в миллион фунтов.

— Разве это плохо?

— Чудесно, попросту чудесно. Однако мне от этого проку мало. Сейчас в компьютерах работают дюжины языков. "Кобол", "Форт", "Си", "Лисп", "Суперлисп", "Фортран", "Бейсик", "Паскаль", еще десятки жалких уродов. Теперь вот появился "Вавилон". Он еще покажет себя, как только стоимость вычислений снова понизится. К концу столетия мы получим компьютеры, распознающие уже существующие человеческие языки.

— Так в чем проблема?