Лжец

— Я только что был у Тикфорда, — сказал Картрайт, не то не услышав приглашения, не то не приняв его.

— Угу.

— Он говорит, что Троттер был вроде как… вроде как влюблен в меня. И что сказал ему об этом ты.

— Ну, так говорил мне Троттер.

— Но я его даже не знал!

Эйдриан пожал плечами:

— Мне жаль, Картрайт, но тебе ведь известно, какова наша школа.

Картрайт сел в кресло Тома и уставился в окно.

— Ох, черт побери. Теперь по всей школе разговоры пойдут.

— Ничего не пойдут, — сказал Эйдриан. — Тикфорд никому говорить не станет. Я уж тем более. Знаешь, я даже Томпсону не сказал, а ему я рассказываю все.

— Да, но Тик говорит, что я должен поехать на похороны. Что об этом подумают?

— Ну… — ответил, быстро шевеля мозгами, Эйдриан, — я тоже еду на похороны. Распущу слух, что твои родители дружат с родителями Троттера.

— Пожалуй, это сработает, — сказал Картрайт. — Но зачем тебе вообще было говорить что-то Тикфорду?

— Это же самоубийство! Он оставил записку. В ней значилось: «Хили все объяснит», — примерно так. Что еще я мог сделать, как не сказать правду?

Картрайт поднял на него глаза.

— А Свинка… Троттер говорил… говорил тебе, как давно с ним это, ну, эти чувства ко мне?

— По-видимому, с тех пор, как ты появился в школе.

Картрайт поник и уставился в пол. Когда он снова поднял голову, в глазах у него стояли слезы. И выглядел он рассерженным. Рассерженным и, на взгляд Эйдриана, прекрасным, как никогда.

— Почему он заговорил стобой? — воскликнул Картрайт. — Почему мне не мог рассказать? И зачем было убивать себя?

Гнев, прозвучавший в голосе Картрайта, поразил Эйдриана.

— Ну, полагаю, он боялся, что… что ты его отвергнешь, или еще чего-то. Я в этих вещах не разбираюсь.

— Боялся оказаться отвергнутым сильнее, чем смерти?

Эйдриан кивнул.

— Значит, теперь мне придется до конца жизни просыпаться каждое утро с мыслью, что я виноват в чьем-то самоубийстве.

Слезы покатились по лицу Картрайта. Эйдриан склонился и сжал его плечо.

— Ты вовсе не должен так думать, Хьюго. Не должен!

Никогда еще Эйдриан не называл его Хьюго, да и не прикасался к нему ни разу с тех пор, как они на скорую руку обменялись любезностями в уборной пансиона — а это было еще до того, как Эйдриан понял, что влюблен.

— На самом деле я ответственен не меньше твоего, — сказал Эйдриан. — Даже больше, уж если на то пошло.

Картрайт удивленно уставился на него:

— Как это?

— Ну, — произнес Эйдриан, — я мог бы посоветовать Троттеру поговорить с тобой, верно? Сказать, чтобы он не держал все в себе.

— Но ты же не знал, что может случиться.

— Как и ты, Хьюго. А теперь давай вытри глаза, а то ребята и вправду поймут, что с тобой что-то не так. Мы съездим на похороны и через пару недель обо всем забудем.

— Спасибо, Хили. Прости, что я так…

— Эйдриан. И прощения тебе просить не за что.

Между этим днем и тем, когда они поехали в Харрогит, Эйдриан с Картрайтом не обменялись ни словом. Эйдриан несколько раз замечал его в окружении приятелей — вид у Картрайта был такой, словно ничего и не случилось. Пансион изо всех сил старался побыстрее забыть о неприятном событии. О Троттере вспоминали с чем-то вроде того презрения и отвращения, какое здравомыслящие юные англичане приберегают для больных, сумасшедших, бедных и старых.

Похороны были назначены на десять утра, поэтому Тикфорд решил, что выехать следует вечером предшествующего похоронам дня и провести ночь в отеле. На протяжении всего пути Картрайт смотрел в окно.

Посмертная власть, которую возымел над ним Троттер, начинает раздражать беднягу, думал Эйдриан.

Тикфорды тоже молчали. Они исполняли долг, не находя в нем никакого удовольствия. Эйдриан, никогда не причислявший себя к числу путешественников опрятных и чистеньких, дважды просил миссис Тикфорд остановить машину: его рвало.

Эйдриану так и не удалось понять, чего ради он припутал сюда Картрайта. Своего рода месть, полагал он. Но месть за что? И кому? Призраку Троттера или живому и здоровому Картрайту?

Нет, он не Сладко-Горький Паслен, он Паслен Смертоносный. Всякий, кто имеет с ним хоть какое-то дело, получает смертельную дозу яда.

Так ведь они же не существуют, раз за разом повторял себе Эйдриан, пока машина неслась, дребезжа, по Большой Северной дороге. Других людей не существует. И Троттер вовсе не умер, потому что он и не жил никогда. Все это просто хитроумный способ испытать его, Эйдриана. И во всех легковушках и грузовиках, мчащихся на юг, никого нет. Не может существовать столько отдельных душ. Нет ни одной, подобной его. Для них попросту не нашлось бы места. Не может такого быть.

А что, если призрак Троттера наблюдает за ним? Теперь-то уж Троттеру известно все. Простит ли он?

Отныне надо начинать приспосабливаться.

Он мог бы и раньше догадаться, что Тикфорд снимет для него и Картрайта общий номер с двумя кроватями. В конце концов, расходы оплачивала школа.

Номер размещался в конце скрипучего коридора. Эйдриан распахнул дверь и кивком пригласил Картрайта войти.