Лжец

— Вижу, Боб, — ответил Дональд. — Можем мы где-нибудь?..

— Я размещу вас наверху, сэр.

Боб повел их через бар. Один-два посетителя, увидев Трефузиса, прервали разговоры. Эйдриана поразило блаженное спокойствие, с которым Дональд приветствовал их.

— Добрый вечер, Майкл! Мне страшно понравился ваш сержант Мазгрейв.[87] Один в один. А сапоги какие! Саймон! Видел в почте ваши результаты. Третье место! Вы, должно быть, вне себя от восторга.

Вместе с Бобом они поднялись наверх.

— Мы все очень гордились, читая в газете о ваших подвигах, сэр.

— Да ну? Спасибо, Боб.

— Это напомнило мне моего давнего начальника личного состава, когда тот попадал в дворцовый караул. Тогда мы, разумеется, называли это место Ебукингемским дворцом.

— Не сомневаюсь.

— Боже, боже, в те дни Сент-Джеймский парк был просто клоакой, сэр. Ни единого куста, в котором нельзя было бы обнаружить по меньшей мере одного караульного с клиентом. Вы, конечно, помните полковника Брамолла, сэр?

— Благодарю вас, Боб, эта комната нас более чем устроит. Вы не попросите Найджела принести нам пару бутылок «Грюо-Лароз»?

— Определенно, сэр. Как насчет хорошего пирога с телятиной и ветчиной?

— До смехотворного идеально.

— Я мигом, сэр.

Когда они покончили с телятиной и ветчиной — но не с чатни, каковая приправа, как предупредил Трефузис, совершенно губительным образом действует на вкусовые окончания, — последний разлил по бокалам вино.

Эйдриан проглотил свое с жадностью, решив, что только опьянение позволит ему совладать с ощущением неловкости. Раз уж Волшебнику страны Оз предстоит обратиться в печального, смущенного старика, Эйдриану не хотелось быть трезвым, когда это произойдет.

Хотя, если говорить честно, Дональд, потягивавший кларет и одобрительно кивавший, выглядел примерно таким же печальным и смущенным, как «Смеющийся кавалер».[88]

— Пурист мог бы порекомендовать еще год старения, который сгладил бы резкость танинов, — сказал Трефузис. — Однако я думаю, оно уже достигло высшей степени качества.

— Хорошее вино, — отозвался Эйдриан, наливая себе еще бокал.

Трефузис с довольным видом наблюдал за ним.

— Доброе вино похоже на женщину, — сказал он. — За тем исключением, конечно, что у него отсутствуют груди. Равно как руки и голова. Ну и говорить или вынашивать детей оно тоже не способно. На самом деле, если вдуматься, доброе вино и отдаленно-то женщину не напоминает. Доброе вино похоже на доброе вино.

— Я тоже немного похож на доброе вино, — сообщил Эйдриан.

— Ты улучшаешься с возрастом?

— Нет, — ответил Эйдриан, — просто стоит мне появиться на людях, как я оказываюсь хмельным.

— С той только разницей, что тебя укладывают на хранение после распития, а не до.

Эйдриан покраснел.

— О господи, в сказанном мной не было никаких сексуальных аллюзий. Просто фривольный каламбур на тему порождаемого спиртным бессознательного состояния. Мне особенно нравится «укладывают на хранение». Тебя так и будут приводить в замешательство возможные эротические истолкования каждого моего слова?

— Прости, — сказал Эйдриан. — Похоже, я — представитель не самого удачного урожая.

— Это глупость, хоть и очень любезная. Мы говорили о винопийстве, — я всегда верил в права молодежи на пьянство. Не до алкоголизма, конечно, это пассивное состояние бытия, а не позитивное действие. Однако пить сколько душа принимает — дело хорошее. Это походит на тост. За излишества.

— За излишества, — сказал, поднимая бокал, Эйдриан. — За «ничто не слишком».

— Ну что ж, ты раздавить сумел плод Радости на нёбе утонченном[89] — и правильно сделал.

— Китс, — рыгнул Эйдриан. — «К меланхолии».

— Правильно, Китс, — подтвердил, пополняя бокалы, Трефузис. — На самом деле «Ода меланхолии», но мы, надеюсь, не будем впадать в педантизм.

— И хрен с ней, — согласился Эйдриан, ненавидевший, когда его поправляли, пусть даже добродушно.

— А теперь, — сказал Трефузис, — нам следует поговорить. В данный момент, — продолжал он, — мне нечего сказать тебе о прошлой ночи. Быть может, когда-нибудь, когда в мире все снова окрасится в тона более радужные, я смогу поведать такую повесть, что малейший звук тебе бы душу взрыл, кровь обдал стужей, глаза, как звезды, вырвал из орбит, разъял твои заплетшиеся кудри и каждый волос водрузил стоймя, как иглы на взъяренном дикобразе,[90] — в общем, привел бы тебя в состояние крайнего возбуждения. Пока же — молчание, и держи все, что ты думаешь по сему предмету, при себе: рот на замке. Впрочем, у меня есть к тебе предложение, и я хотел бы, чтобы ты рассмотрел его со всей серьезностью. Полагаю, устоявшихся планов на следующий год у тебя еще не имеется?

— Нет.

Эйдриан думал дождаться окончания выпускных экзаменов, а там уж решать, что с собой делать дальше. Если удастся получить бакалавра с отличием первого класса, можно будет все-таки остаться в Кембридже, в противном же случае он, скорее всего, займется поисками преподавательской работы где-то еще.

— Как бы ты отнесся к тому, чтобы этим летом попутешествовать со мной?

Эйдриан вытаращил глаза.

— Ну, я…