Лжец, лжец

Он отошел, и меня не покидало неприятное чувство, когда он растворялся в толпе. Продолжая идти, я понял, что он так и не ответил на мой вопрос о том, был ли он другом моего отца. Я остановился и огляделся вокруг, снова обнаруживая его, но он уже заговорил с Уитни. Мне не нравилось видеть их вместе. Что-то в нем не так.

Я подумывал о том, чтобы разделить их, когда теплый карий взгляд Евы встретился с моим, и я выдохнул. Черт возьми, она великолепна. Что-то изменилось в выражении ее лица, в глазах вспыхнуло любопытство. Айзек, должно быть, объяснил про браслет чистоты. Я знал, что это неправильно, что это не должно иметь значения, но я рад, что она больше не думала, что я трахался с Уитни. Я переспал с парой девушек до того, как началось наше соглашение, но оно того не стоило. Не тогда, когда единственная девушка, которую я хотел, спала дальше по коридору.

Я почти выбежал из комнаты, когда свет погас, и знакомый звук разнесся по дому. Мои шаги замерли. Конечности стали каменными.

Этот звук.

Я медленно повернул голову к открытым французским дверям, за которыми видны динамики и микрофоны, установленные для поздравительных речей. Мой отец сидел на стуле во внутреннем дворике за опущенным микрофоном, обнимая гитару, как давно потерянного друга. Его пальцы бренчали медленно и мягко, а мои собственные пальцы дрожали в карманах. Айзек сидел рядом с ним, его щипки на гитаре звучали немного неуклюже. Он начал учиться играть только после того, как переехал.

Отец и сын.

Идеальная картинка.

Толпа затихла и подтянулась ближе к музыке.

Мое сердце бешено колотилось, все сильнее и сильнее ударяясь о грудную клетку.

Моя мама стояла в первом ряду, повернувшись как раз под таким углом, чтобы все у залитого лунным светом бассейна могли видеть влагу, собирающуюся в ее глазах. Этого не могло быть на самом деле. Папа снова играл на гитаре. Слушать его вечер за вечером было причиной, по которой я научился играть. Я хотел пойти по его стопам, но чем лучше я становился, тем более отстраненным он становился. Гитара — это не то, что мы делим вместе; теперь это как бы мое личное утешение. Я брал инструмент только один раз в неделю и мог гарантировать, что он был в какой-нибудь деловой поездке и не мог подслушать.

Все эти годы я думал, что случилось что-то, из-за чего он возненавидел игру. Оказывается, он просто ненавидел играть со мной.

Несмотря ни на что, я не мог перестать слушать. Мои руки сжались в карманах, и я был застигнут врасплох настолько, что у меня загорелись глаза. Что, черт возьми, со мной не так? Почему это так чертовски больно? Каждое бренчание затягивало меня все глубже в зыбучие пески, пока мои легкие не сжались от нарастающего давления.

Мягкие пальцы коснулись моего запястья, и мои мышцы напряглись. Я посмотрел направо, где сейчас стояла Ева.

Она смотрела вперед, на представление, но ее глаза остекленели, расплавленный шоколад блестел в приглушенном свете. В отличие от слез моей матери, слезы Евы не напоказ. Долгий, резкий выдох покинул мои губы, освобождая легкие от тяжести. Ее большой палец коснулся моей ладони, и внезапный жар в моей груди опустился вниз. Ева нежно сжала мою руку, прежде чем повернулась и ушла.

Я не отрывал глаз от дуэта отца и сына, но сейчас все, что я мог чувствовать — это тепло прикосновений Евы. Грубое и почти болезненное ощущение разлилось в моей груди от нежного пожатия ее руки.

В моей жизни много дерьма. Но Ева реальна. Реальнее, чем кровь, пульсирующая в моих венах.

Ева

— Не только за яркий пример брака, семейных ценностей и трудовой этики, которые Резерфорды демонстрировали на протяжении последних двадцати девяти лет…

Деловой партнер Винсента, Джейкоб, поднял бокал с шампанским, и окружающие меня клоны последовали его примеру.

— Но также за их щедрый вклад в наши школы, местные благотворительные организации и, конечно же, за то, что открыли свой дом и сердца детям, которые в этом нуждаются.

Он повернулся и указал подбородком в сторону Винсента и Бриджит.

— С годовщиной, вы двое. Пусть этот год сокрушит все остальные.

Бриджит улыбнулась, Винсент кивнул в знак признательности, и мы выпили. Газированная вода зашипела у меня на языке, охлаждая жжение в горле, пока я наблюдала за Истоном с другого конца бассейна.

Боль в его глазах, когда он смотрел, как его отец и Айзек играли вместе, была осязаемой. Живое, дышащее сердце, которое разбилось прямо у меня на глазах.

Я приняла много плохих решений. Достаточно, чтобы с уверенностью сказать, что я плохой человек. Я не заслужила хорошей жизни. Но Истон не такой, как я. Он хороший и искренний, и он заслуживал гораздо большего, чем то, что предлагали ему родители. Чем то, что предлагал ему любой из нас.

Набирая полные легкие прохладного ночного воздуха, я обвела взглядом бесчисленные лица, усеивающие огромный задний двор. Уитни должна быть с Истоном, но вместо этого он стоял один. Я поднесла бокал к губам, и резкий ветерок пробрал меня до дрожи.