Лжец. Мы больше не твои (СИ)

Все это время я была так напряжена, так боялась получить ответ на свои вопросы, и вот сейчас… Сейчас это произошло.

Не знаю, сколько длится моя истерика, только белоснежная ткань сорочки Вадима пропитывается соленой влагой, становится мокрой, но его руки дарят мне какое-то умиротворение.

Наконец, выплакавшись, я поднимаю голову и вновь смотрю в волевое лицо любимого мужчины.

Вадим изменился после полученного ранения. Он будто другим стал… Все таким же, но вместе с тем…

Не знаю…

Возможно, я просто в шоке, губы с трудом подчиняются мне, когда я выдыхаю едва слышно, хотя в душе кричу о том, что прочла:

– Вадим… тут написано… что… с вероятностью девяносто девять и девять… Вадим… этого же не может быть… не может быть…

Слезы опять текут по щекам, а Царев обнимает меня еще крепче, не дает скатиться в какой-то шок, который накрывает меня.

– Дыши, Нина… – ласкает меня, проводит пальцами по моей скуле, цепляет мои губы, – выдыхай, родная…

– Но как?

Качаю головой, а сама не понимаю, что улыбаюсь…

– Я с ума, наверное, сошла, Вадим… Но там написано… Написано, что ты отец…

Меня вдруг разрывает от счастья. Запрокидываю голову и начинаю смеяться. Так реагирую на невероятное. Немыслимое просто, а потом замолкаю резко и вновь смотрю в любимые глаза мужчины, который был предначертан мне, но… хитросплетенные игры лишили нас счастья, которое должно было быть нашим по праву…

Молчу и смотрю в глаза…

И будто жизнь целую проживаю в мгновение.

Качаю головой, не веря и веря одновременно…

– Что там написано, Нина?

Спрашивает и сильнее меня к себе прижимает. В глаза мои всматривается. Будто приговора ждет.

А я…

Я улыбаюсь и выдыхаю счастливо:

– Ты отец моих малышей… Вадим… Валера и Кирюша… они… от тебя… Я в таком шоке нахожусь, что понять не могу как… как такое вообще возможно?

Выдыхаю ошалело, просто поверить не могу, что все это правда, что не сон…

– Сядь, Нина, – наконец, отвечает Вадим и смотрит на меня пристально, – поговорим…

Его взгляд. Его интонация…

Что-то наталкивает меня на мысль, что Царев совсем не в шоке от услышанного...

– Ты… ты… не удивлен…

Мой голос начинает дрожать, а Вадим… он на мгновение прикрывает глаза и отвечает четко:

– Нет. Родная. Не. Удивлен…

В шоке распахиваю рот, а сама… сама вспоминаю, как налетела на высокого мужчину и уронила результат УЗИ, и как Царев его поднял и увидел, что у меня двойня…

– Ты… ты знал, Вадим?! Ты с самого начала знал?! – повышаю голос, и на мгновение мне кажется, что я в фильме каком-то, ведь в жизни так не может быть!

Не может…

– Как?! Зачем?! Что вообще происходит?!

– Присядь, Нина. Я изначально хотел поговорить обо всем, но… все случилось так, как случилось, и скрывать я больше от тебя ничего не намерен. Только правда. Как бы больно ни было…

Мне дурно становится, я отхожу от Вадима и присаживаюсь на диван, а он рядом со мной садится. Расстояния между нами почти нет, протяни руку и дотронешься до любимого лица, но я на него смотрю и выжидаю.

Нет мыслей в голове. Только шок. Только паника…

– Расскажи мне все, Вадим… Прошу тебя… Ты играл мной, да?

Спрашиваю, а у самой слезы на глазах наворачиваются, качает головой, хочет коснуться моей руки, а я сжимаюсь вся, упираюсь в спинку дивана, и Вадим убирает руку, сжимает пальцы в кулак и начинает говорить.

– Мы со Станиславским родные братья по отцу, Нина. Моя мать… она работала в доме нашего отца, была простой женщиной, красивой, правда, и однажды… Сергей Станиславский принудил ее к близости. Она пошла к его жене в слезах, но… там очень тяжелая история, и измены в той семье были в порядке вещей, маме не дали уйти, а насилие стало стилем жизни. С первой же близости она забеременела мной, как так получилось, что я родился… не знаю, но суть в том, что моя мать стала каким-то наваждением отца Станиславского, а потом мама встретила мужчину, который пообещал ее спасти, но… Сергей Станиславский что-то заподозрил, избил мать… она попала в больницу, еле спасли, ребенка, которого она ждала, спасти не удалось…

В шоке слушаю историю Вадима. Мне кажется, что за этими скупыми словами такой ад спрятан…

– Мама после этого сильно заболела, не смогли мы больше в городе оставаться. Я хоть и пацаном был, предоставленный сам себе, но мы с мамой были счастливы, хотя бы спаслись от отца, ненадолго, правда… Мы обосновались в деревне. Жили в стареньком доме, который принадлежал деду. Годы шли, и мой брат рос, помня, что где-то на свете ходит тот, кто однажды может предъявить права на наследство… Больная семейка, что сказать.

Вадим сглатывает, и его кадык болезненно дергается. Желваки на щеках ходуном ходят, и я понимаю, что ему тяжело все вот так вот выложить, все свое прошлое…